Это… это не похоже ни на что, когда-либо испытанное мной раньше. Волоски на моей шее приподнимаются, и я чувствую, как щеки становятся ярко-красными.
Часть моего внимания сосредоточена на книге, которую я подписываю, и на восторженном читателе, а вторая половина – на толпе. Глаза неуверенно шарят по просторам книжного, пытаясь определить источник моего дискомфорта, стараясь не выдать себя.
Мой взгляд останавливается на одиноком человеке в самом конце. Мужчине. Толпа почти полностью заслоняет его, сквозь просветы между головами посетителей проглядывают лишь отдельные фрагменты его лица. Но от того, что я вижу, моя рука замирает, не дописав.
Его глаза. Один – темный и бездонный, что кажется, будто смотришь в колодец, а второй – льдисто-голубого цвета, совсем светлый, почти белый, как у хаски. Через выцветший глаз тянется шрам, как будто он и без того не привлекает внимания.
Когда слышу осторожное покашливание, я вздрагиваю, отвожу взгляд и снова возвращаюсь к книге. Моя ручка застыла на одном месте, оставив жирную чернильную точку.
– Извините, – бормочу я, завершая подпись. Беру закладку, лежащую рядом, и в качестве извинения подписываю ее и вкладываю в книгу.
Читатель улыбается мне, уже забыв о моей оплошности, и скрывается вместе со своей книгой. Когда я снова поднимаю взгляд, чтобы найти мужчину, его уже нет.
– Адди, тебе нужно потрахаться.
Я сжимаю губами соломинку и втягиваю в себя столько черничного мартини, сколько помещается во рту. Дайя, моя лучшая подруга, смотрит на меня, совершенно не впечатленная и с большим нетерпением, судя по изгибу ее бровей.
Думаю, мне нужен рот побольше. В нем поместилось бы больше алкоголя.
Но я не произношу это вслух, потому что, могу поспорить на левую половину своей задницы, ее следующей реакцией будет предложение поместить в него большущий член вместо этого.
Я не отвечаю и продолжаю сосать соломинку, она протягивает руку и отрывает пластик от моих губ. Я осушила стакан пятнадцать секунд назад и далее уже просто втягивала через соломинку воздух. И это самое активное воздействие на мой рот за последний год.
– Личное пространство, – бурчу я, оставляя стакан в покое.
Прячу глаза от Дайи, высматривая в ресторане официантку, чтобы заказать еще один мартини. Чем быстрее я снова засуну соломинку в рот, тем быстрее я смогу игнорировать этот разговор дальше.
– Не увиливай, сучка. У тебя плохо получается.
Наши глаза встречаются, и через секунду мы обе взрываемся смехом.
– Видимо, трахаться у меня тоже получается плохо, – говорю я, когда наш смех стихает.
Дайя бросает на меня укоризненный взгляд.
– У тебя было много возможностей. Просто ты ими не пользуешься. Ты привлекательная двадцатишестилетняя женщина с веснушками, отличными сиськами и задницей, за которую можно умереть. Мужики ждут прямо здесь.
Я пожимаю плечами, снова отмахиваясь. Дайя не так уж и ошибается – по крайней мере, касательно возможностей. Просто я не заинтересована ни в одной из них. Они все мне наскучили. Все предложения, которые я получаю, – это «что на тебе надето», «не хочешь ли заглянуть ко мне» и подмигивающий смайлик в час ночи. На мне те же треники, что и всю прошлую неделю, с таинственным пятном в промежности, и нет, черт побери, не хочу я заглядывать к тебе.
Дайя выжидающе протягивает руку.
– Дай-ка мне свой мобильник.
Мои глаза увеличиваются.
– Нет, черт побери.
– Аделин Рейли. Дай мне. Свой. Чертов. Телефон.
– Или что? – передразниваю я.
– Или я брошусь на тебя через стол, опозорю тебя до безобразия и все равно добьюсь своего. |