|
Я обругал их и свистнул брошенным цепям. Цепи со свистом прыгнули мне в руки, я сгреб их, зажал в кулаках и, соорудив из них две огромные петли, вскинул над головой. Цепи со свистом и жужжанием взлетели вверх, визжа, как циркулярная пила, и разбрасывая направо и налево нападавших в то время, как я продвигался вперед. Над моей головой пронеслось копье, коснулось этого крутящегося занавеса и разлетелось на мелкие кусочки. Проклятые караибы! Я рывком вытянул руку. Цепь с гулом полетела вперед и обвилась вокруг тех, кто возглавлял атаку, сбив их с ног и поймав все это орущее сплетение тел и конечностей. Остальные попадали, а Джип и члены экипажа, которых он освободил, с криком бросились на них, подхватили валявшиеся копья и палицы и обрушили их на головы врагов.
Они неплохо справлялись со своей задачей, и я с надеждой огляделся в поисках очередной порции рома И чего-то еще, что я не мог как следует вспомнить, но оно все время вертелось у меня в мозгу — как будто вызывало зуд, а я не мог почесаться. Но пока что требовался ром. Большинство людей в толпе были безоружны или имели при себе только легкое холодное оружие, и, после того как я повалил парочку из тех, кто вытащил ножи, они с большой готовностью уступали мне дорогу. Один вытащил было длинноствольный пистолет, но курок у него на мгновение заклинило, и он не дожил до того, чтобы посожалеть об этом. Однако на алтаре высокий тонкий голос выкрикивал приказы или заклинания, а возможно, и то и другое, призывая настоящих бойцов. На фоне костра я увидел волков, собиравшихся на его зов и передававших друг другу мечи и прочее оружие, которое они, видимо, припрятали на случай неприятностей. Мечи! Вот что у меня зудело! Мои пальцы сомкнулись, сжав воображаемую рукоятку. Конечно! Эти паршивые ублюдки — они забрали его! Заковали меня в железо… отказали в роме… стащили мой меч… Мой меч… Да я им сейчас покажу, негодяям! Я со свистом втянул в себя воздух и почуял в нем особый запах стали. Я выдохнул его с дрожащим, бешеным свистом, тонким и острым, как звездный свет. Пламя приникло к земле, воздух задрожал, люди бросились наземь и зажали уши, а над алтарем что-то высоко подпрыгнуло в темноту, и вслед за ним протянулась рука, унизанная перстнями, тщетно хватая пустоту. Это была рука Дона Педро. Нечто повисло в ночи, бешено вращаясь вокруг своей оси, как какой-то сбесившийся пропеллер, оно становилось все больше — больше — ближе… до тех пор, пока я не ощутил шлепок и прикосновение шершавой акульей кожи к ладони, а затем — восхитительную тяжесть. Я поднял руку вверх, взревел от восторга и тут увидел покрывавшую его запекшуюся кровь. Ах, маленький мерзавец! Так он живодерничал моим мечом! Моим! Я снова взревел. На этот раз не от восторга. Волчье воинство уже пробивалось сквозь толпу, но мой крик остановил их на полпути. Позади я смутно слышал протестующий голос Джипа, обращавшегося к Стрижу, пока он освобождал старика от пут: — Слушай, что с ним случилось? Что ты натворил? Ты должен вернуть его, слышишь, ты, проклятый старый стервятник! Не то, если Дон Педро не разделается с тобой, клянусь Богом, это сделаю я! — Я тут ни при чем! — негодующе завопил старик. — Он все сделал сам! Единственное, на что Дон Педро никогда бы не поставил, это на то, что у идиота-мальчишки достанет смелости убить себя! А он попытался это сделать в самый подходящий момент — когда они вызывали лоа, проливая при этом кровь других. А он пролил собственную! Да еще чтобы помочь другим, не себе! Не бывает жертвы сильнее этой. Нет жертвы более великой, чем собственная жизнь! — Ты хочешь сказать… — Я хочу сказать, что лоа снизошел, дурень! Но в него! В него одного! И независимо от Дона Педро! И еще какой лоа! Все, что я сделал, — это задержал лоа, и быстро. А теперь прочь отсюда! Ты что, хочешь, чтобы тебя захватило то, что надвигается? Ты хоть знаешь, кто это? Все это было очень интересно, но зачем здесь болтаются эти волки? Дон Педро пронзительно орал на них. |
