— Только не думай, и при красножопых хорошо не было. Родина, Сталин, партия — все это говно, говорильня. А вот три года лагерей, а потом два — штрафбата, да заградотрядовцы за спиной в две линии, и сын мой Лешка, что в цинкаче из Афгана привезли, это я на своей шкуре испытал, в печенках сидит. Ну все, хватит!..
Глубоко затянувшись, он внезапно сник и, выбросив окурок в окошко, включил левый поворотник.
— Это у меня маразм такой. Только что б они там ни говорили у своего Белого дома про новую жизнь, херня это все равно. Народ наш, паря, никогда свободным не будет, потому как быдло. Стадо. Делай с ним что хошь — хоть коммунизм строй, хоть демократию затевай, единственно, что он может, — это своего боднуть, что рядом у корыта. Куда, паскуда, прешь? — Дед врезал дальним светом зазевавшейся «Таврии», и всю оставшуюся дорогу ехали в молчании, только стрекотал загибавшийся распредвал.
— Велика Россия, батя, всех сволочей не перестреляешь. — Вздохнув, Шалаевский расплатился с отставным майором и, выбравшись из «копейки», направился к Ленинградскому вокзалу.
Почему к Ленинградскому? А черт его знает, просто взял и пошел, положившись на инстинкт, словно дикий зверь в незнакомом лесу. Причем не просто пошагал, а вальяжно развинченной походкой склонного к позерству му-дака, в первом же ларьке затарился пивком и, присосавшись к банке, потянулся к кассам неуклюжим, всклокоченным и полным самомнения говнюком. А иначе никак, поймают. Как внешность ни меняй, но если бородато-очкастый лох упруго стелется спецназовским шагом, а глаза его отсвечивают стальным блеском, то возникает естественный вопрос: кто же он на самом деле? Форма должна соответствовать содержанию.
Взяв купейный до Северной Пальмиры, майор швырнул пустую банку в урну, смачно откупорил новую и, изображая расхлябанность во всех членах, глянул на часы — до отправления еще больше часа.
Удивительно, кругом такой бедлам, а поезда по расписанию ходят.
— Девушка, а с чем они у вас? — Скривившись, он купил пирожок с рисом и яйцом, уделав бороду в рисе, а усы в яйце, нехотя съел его и, изображая отсутствие аппетита, поплелся к киоску с прессой. — Девушка, а «Плейбой» есть, у вас? Такой дорогой?
Выбрав наконец пару газетенок, он хмыкнул и свернул их трубочкой, а к перрону уже подали состав, и пассажиры потянулись к вагонам — джинсы, босоножки, баулы и горячее желание побыстрее убраться из столицы. «Ну, пан или…» , Майор снял под курткой автомат с предохранителя и, приготовившись к самым решительным действиям, неторопливо двинулся вдоль перрона. «Если что, с двумя рожками и четырьмя обоймами я им дорого дамся, вспоминать будут, долго». Все его чувства обострились до предела, мир воспринимался интуитивно, на уровне подсознания, однако пока, тьфу-тьфу-тьфу, эта самая интуиция говорила: «Всем ты, дорогой, до фени, спокойно все».
Никому не интересный, он без препон добрался до вагона, миновал сонную проводницу и, расстегнув ветровку, взялся было за рукоять «Калашникова»: «Не расслабляться, могут замочить прямо в купе». Ничего подобного, там шла обычная предвояжная суета — путешественники укладывали свое имущество подальше и на появление Шалаевского отреагировали вяло:
— Здрасьте, здрасьте, так это ваше место внизу? Сейчас освободим, момент.
«Пятнадцать минут до отхода». Окинув соседей взором, майор поставил сумку с боезапасом в ногах, фиксируя периферическим зрением обстановку за окном, развернул наобум газетенку: «Ищу спонсора без вредных привычек… Биде из Парагвая сделает вас неотразимой… Потомственный колдун сделает массаж простаты так, что вы этого даже не заметите… Дешево продам дом в Новгородской области, телефон для справок в Ленинграде…»
«Ну-ка, ну-ка… — Шалаевский внезапно встрепенулся и, хмыкнув, прищурился: — Дом в Новгородской? Дешево? С большим участком? Будем думать… Если живы будем». |