|
Не обращая на пессимизм сотрапезника никакого внимания, Сорокин стал с аппетитом хлебать солянку, вскоре убрал ее начисто и, распорядившись насчет плова, сделался задумчив. — Знаешь, брат, есть у меня человек один. Сколько знаю его, никак не могу въехать насчет окраса. Врубаюсь только, что железный он и уделать кого-нибудь начисто ему как два пальца обоссать. Если только подпишется пойти на дзюм, то сможет в натуре отмазать тебя. Он вытер губы салфеткой и энергично махнул рукой кому-то из пристяжных: — Лешик, не западло тебе «бандуру» подогнать? — Нет проблем, папа. — Высокий дизель, одетый во все черное, без промедления припер массивный дипломат и, бережно поставив около хозяйских ног, быстро отошел в сторонку. Под запертой на кодовый замок крышкой находилась сотовая станция, и, включив в числе прочих наворотов скремблер, Петр Федорович принялся набирать номер. — Физкульт-привет, Ваня. — Линия соединилась на удивление быстро, и слышимость была превосходной. — Как там на периферии погода у вас? У нас тоже морозит, и когда только эти холода прекратятся. Да, это точно — одному Богу известно. А вот лично мне, Ваня, очень хотелось бы знать, не согласится ли наш знакомый сделать для меня одно одолжение. Надо моему брату помочь, у него неприятности случились, и скажи, что настоящую мужскую дружбу мы ценить умеем. Попроси его как для себя. Я на третьем канале, все, до связи, mon cher. Между тем подали казанок с рассыпчатым кашмирским пловом, поджаристую бастурму, горячий лаваш и много грунтовой зелени. — Покушай, Паша, очень вкусно. Коньяк уже закончился, и к мясу Француз скомандовал бутылку «Лафон Роше» — густого и пронзительно-алого, словно кровь отдавшейся девственницы. — Давай, брат, чтобы сдохли наши враги. Чокнулись хрусталем, выпили до дна, и, стянув сочные куски с шампура на лаваш, Петр Федорович завернул мясо в мягкую булку, впился в гастрономическое чудо крепкими зубами и, прожевав, занялся восхитительным, желтым от моркови рисом. Глядя на него, и Зверь потянулся к казанку, но в это время раздался звук зуммера. Оставляя на трубке жирные следы, Сорокин приложился к ней ухом: — Говорите. — С минуту он внимал молча, потом неожиданно ощерился: — Спасибо, Ваня, уважил. — И, отключившись, посмотрел Лютому в глаза: — В двадцать часов он ждет тебя по такому-то адресу — одного в машине. Просто зарули во двор и припаркуйся. И все будет елочкой, брат. ГЛАВА ТРЕТЬЯ — Да, Сергей Петрович, летит время. — Замначальника УНОНа полковник Хрусталев вытащил пачку «Бонда» и покосился на собеседника: — Бросил небось? — Да нет, могу иногда. — Плещеев улыбнулся, щелкнул зажигалкой и, затянувшись, поперхнулся. — А иногда не могу. Они стояли в коридоре первого яруса АБК — секретного объекта, построенного еще для комитетских нужд, и сквозь зеркальное стекло смотрели на белые от снега клены. Действительно, время быстро летит. Вроде бы совсем недавно один из них ловил отборнейшую мразь, а другой сажал ее за решетку. Теперь же первый допер до папахи и шарил в антраците не хуже завзятого наркомана, а чем занимался второй, лучше было не спрашивать. — А ты совсем не изменился, даже помолодел вроде. — (Минуту назад полковник закончил инструктировать руководителей «спецухи» и, заметив среди них старинного товарища, живо поволок его в коридор.) — Серега, черт, как живешь-то? За окном между тем куцый февральский денек уступил место сумеркам, разговор не клеился, и Плещеев перевел взгляд на располневшее лицо Хрусталева: — Скажи, Евгений… (Как, блин, отчество-то его?) Сам-то ты чего об этом «финике» думаешь? — Ничего, Сергей Петрович, ничего, потому что конкретно ни хрена не знаю, — тяжело вздохнув, мрачно ответил Хрусталев, и это было правдой. |
