Его попытались заставить объяснить, что он имеет в виду, но тщетно. Тогда спросили, где и как он провел ночь. Подшофе ответил, что в десять он вышел из кабачка и пошел в лес Мопревуар поставить силки, вернулся около часу и лег спать.

– Проверьте, если не верите, – добавил он. – Силки до сих пор там, и может даже, какая-нибудь дичь в них попалась.

– А у вас есть свидетели, которые подтвердят, что вы вернулись в час? – поинтересовался мэр, вспомнив про часы, остановившиеся на двадцати минутах четвертого.

– Ей-богу, не знаю, – беззаботно ответствовал браконьер. – Может, когда я ложился, проснулся сын. – Заметив, что судебный следователь задумался, Подшофе добавил: – Похоже, мне придется посидеть в тюрьме, пока вы не найдете убийц. Я бы не против, ежели бы дело было зимой: в тюрьме хорошо, тепло. Но сейчас сезон охоты, и мне это совсем ни к чему. Ну да ладно. Зато Филиппу урок: пусть знает, что получается, когда лезешь услужить буржуа.

– Прекратите! – оборвал его г-н Куртуа. – С Гепеном вы знакомы?

Это имя остудило насмешливость Подшофе. В его маленьких мутных глазках мелькнула какая-то тревога.

– Нам случалось иной раз перекинуться в картишки за рюмочкой, – с явным замешательством ответил он.

Беспокойство старика удивило допрашивающих. Папаша Планта не сумел его скрыть. Однако старый браконьер был слишком хитер, чтобы не заметить произведенного впечатления.

– Ну, коли так, ладно! – воскликнул он. – Все скажу. В конце концов, каждый за себя, верно? Даже если Гепен и прикончил их, от моего признания хуже ему не будет, да и мне тоже. Мы знакомы, потому как он приносил мне на продажу землянику и виноград из графской оранжереи. Думаю, он их крал. Конечно, это куда как непохвально, но вырученные деньги мы делили пополам.

Подшофе не ошибся, предположив, что его посадят: судебный следователь распорядился содержать старого браконьера под арестом.

Следующим предстал Филипп. На бедного парня было жалко смотреть: он плакал, как ребенок, и твердил:

– Обвинить меня в таком преступлении!

Не скрывая, Филипп рассказал все, как было, и очень долго просил прощения за то, что они посмели пересечь канаву и проникнуть в парк. На вопрос, когда возвратился домой его отец, Филипп ответил, что не знает, так как лег около девяти и спал без просыпу до утра. С Гепеном знаком: тот неоднократно заходил к ним. У отца были какие-то дела с графским садовником, но какие – ему неизвестно. Сам он разговаривал с Гепеном раза три-четыре, не больше.

Судебный следователь распорядился освободить Филиппа, но не потому, что уверовал в его невиновность; если в преступлении участвовало несколько человек, одного из них лучше держать на свободе и, следя за ним, выйти на остальных.

Тела графа между тем до сих пор не нашли, хотя парк прочесали самым тщательным образом – обыскали все заросли, не пропустили ни единого кустика.

– Его бросили в воду, – высказал предположение мэр.