С женой спорить он не любил. Она всегда оказывалась права. Даже когда бывала не права, она находила такие доводы, что он с ней не мог не согласиться. Все выглядело так логично.

— Вот и оставил бы его в своих подчиненных, — вяло подергала плечами мама, страницы все шелестели. — Зачем свел его с Иркой?

— Ну… Он перспективный, умный, симпатичный. Ирке понравился с первого взгляда.

— Вот! — Изящный пальчик нацелился Ивану в лоб. — Вот! И не лезь поэтому туда, куда тебе вход заказан.

— Чего это? — злился отец уже скорее не на ее слова, а на то, что она даже не смотрит на него, по-прежнему глядит в журнал. — Она моя дочь!

— И по этой причине тоже. — Мама подняла взгляд от страницы, холодно посмотрела. — В твоей клетке достаточно одной птички — меня. Ирку туда посадить не позволю, Ваня. И вот что…

Ее пальчик потыкал в разверзнутые на середине страницы:

— Хочу это, вот это и вот это. И это дорого. Жутко дорого!

И вызывающий взгляд, и насмешливая улыбка. А как-то Ваня отнесется к грядущим затратам? Ваня не возражал. Брал ее за руку и уводил куда-нибудь подальше от Ирины. Тема Богдана благополучно забывалась. До следующего удобного для отца момента.

Сейчас как раз был тот самый удобный момент. Да еще мамы не было поблизости. Да днем на фирме кто-то невероятно отца взвинтил. Он приехал уже взбешенным. А тут Богдан так удачно запаздывал.

— Так где твой Богдан, Ирина?! — Отец заметно завелся. — Ужин у нас в восемь! Всегда в восемь, Ирина! Сейчас который час, дочка?

— Половина девятого.

Она беспечно улыбнулась, хотя, видит бог, далось ей это с великим трудом.

— Половина! Девятого! — повысил голос отец. — А он где?! Его что, ждать надо?! Он кто такой вообще?! Чего о себе возомнил?!

— Пап, он мой парень. Это я так, просто чтобы напомнить. И ждать его необходимости нет.

Она отвернулась от отца и закатила глаза, мысленно ругая и отца, и Богдана. Потом решила чуть приврать. Так, для пользы дела.

— И он звонил и предупреждал, что задержится. Давно могли бы сесть за стол. Без него. Проблем нет. Другой вопрос, что мама еще не вернулась. Без нее-то мы не станем ужинать, так?

Отец промолчал. Он не мог сказать дочери, что за последний час звонил своей жене трижды. И она трижды отклонила звонок. О причинах он даже догадываться не хотел. И еще он не мог в присутствии дочери нервничать по этому поводу. А нервничать мог, скажем, из-за того, что ее жених опаздывает.

— Без мамы за стол не сядем, конечно, — пробубнил Сячин Иван Николаевич.

Подошел к дочери со спины, обхватил за плечи, поцеловал в макушку:

— Извини. Нервы, Ириша… Извини…

— Ладно, пап, нормально все.

Она похлопала ладошкой по его руке, потерлась о нее щекой, в горле сразу предательски защекотало. Она всегда испытывала щемящую жалость к отцу, когда он выглядел растерянным. Он ведь не имел права быть слабым и подавленным. Он — хозяин солидной преуспевающей фирмы, мощный, красивый мужик — не имел права на слабость. А он ее иногда не мог скрыть. И Ирина его в такие минуты жалела. И это ей, если честно, не очень-то нравилось. Слабость отца делала уязвимой и ее, и маму. Делала уязвимой их семью. А это плохо.

Дверь столовой за их спинами громко хлопнула. Они обернулись. На пороге стояла мама. Высокая, тоненькая, невероятно привлекательная в дорогих нарядных одеждах. Она виновато улыбнулась мужу и дочери. Пригладила растрепавшиеся белокурые волосы. Шагнула к столу. Заговорила быстро-быстро:

— Простите, ради бога! На дорогах жуткие пробки… Да еще телефон забыла в салоне, пришлось за ним возвращаться.