Взял в руки чашку, пригубил. Все, как он любил. Крепко, сладко, горячо.
— Спасибо. Замечательно, — похвалил он Игоря.
— Стараемся, — изобразил тот фальшивую скромность и тут же рассмеялся. — Мне надо было барменом идти работать, Богдаша. Тетка с дядей настояли на юридическом. А я, если честно, тухну тут.
— Не нравится? — удивился Богдан. — Ты вроде очень хотел получить это место.
— Хотел, — не стал тот спорить. — Только не я, а тетя! Я бы лучше кофе варить стал и коктейли смешивать. И с народом общаться. Знаешь, барная стойка — это почти исповедальня. Там столько секретов раскрывается, о-о-о! Стоишь себе, шейкер в руках крутишь и слушаешь, слушаешь, слушаешь… Кстати! Я тут на днях такую смесь придумал! Угощал девчонку одну, она просто пищала. Я в этом деле мастер!
— Коктейли смешивать или заставлять девчонок пищать?
Богдан сдержанно улыбнулся.
Его всегда поражало умение Игоря заводить знакомства. Худой и нескладный, с несимпатичным лицом и невыразительными бледно-серыми глазами, тот мог заговорить, кажется, даже с королевой. И мало заговорить, запросто мог пригласить ее поужинать, и она бы пошла, вот что странно. И отношения у него с девушками складывались легкие и необременительные. Легко сходился, легко разбегался, быстро забывал. У Богдана так не выходило. У него все и всегда заканчивалось сложно. Начиналось, к слову, так же.
— Слышал, наша Маша увольняется?
Игорек откатился в кресле к самой стене, задрал ноги на стол, чашку с кофе пристроил на груди. И уставился на Богдана одним из своих невыразительных отвратительных взглядов, за которые хотелось ему в лоб запустить чем-нибудь.
— Маша? Увольняется? Странно… Она же на больничном была. Чего вдруг?
Он старательно делал вид, что читает что-то с экрана. Пьет кофе и читает. И рассеянно слушает Игоря. И будто новости о Маше его нисколько не трогают. Это как-то не важно. Важно то, что перед ним на экране, вот!
Но на экране не было текста, читать было нечего. Там радужно корчилась яркая заставка для снятия напряжения с уставших глаз. Ядовитые цвета спектра переливались, скручивались кольцами, скользили по экрану. Богдан водил глазами туда-сюда, как если бы читал. Глотал кофе, уже почти не чувствуя вкуса, и делал вид, что жутко занят.
Игорь откровенно заскучал. Его новость не произвела на коллегу никакого впечатления. А он ждал другой реакции. То ли Богдану плевать на Машку, то ли он все знал. А откуда, интересно? Они что же, общаются вне работы? Интересно, интересно…
— Она закрыла больничный лист и написала заявление об уходе, — проговорил Игорек как будто с сожалением. И тут же недовольно фыркнул: — Год закончился. Работы валом. А она увольняется. Коза!
Богдан поставил пустую чашку на подставку. Сдержанно выдохнул, щелкнул мышью, сгоняя с экрана радужные кольца, снова открыл документ. Но потом решил, что должен что-то сказать. И произнес:
— Что мы с тобой, Игорек, не справимся, что ли? Нам не привыкать. Уволилась Маша, придет Саша или Даша. Да мы и без них с тобой справлялись. Так ведь?
— Ну да, ну да. — Игорек нехотя подкатился к столу, заглянул в документы, вздохнул с грустью: — Но так не хочется, дружище! Рутина… как я все это ненавижу… Кстати, знаешь, какую причину она назвала при увольнении?
— Кто?
Рука Богдана нервно дернулась над клавиатурой и замерла. Взгляд залип на букве «т». И не потому, что эта буква была следующей в слове, которое он набирал. А потому, что с этой буквы начиналось слово «тварь». Этим словом, а не по имени, он в последние недели про себя называл Машу.
— Да Машка же! Ты чего тупишь, Богдаша?! — возмутился Игорек и тут же покрутил пальцем у виска. |