Слова закончились. Пламя значения вернулось в память, и она стала тем, кем и прежде – согнутой временем старухой, дрожащей, словно её облили ледяной водой.

Рогал Дорн протянул руку и положил ей на плечо.

– Спасибо, госпожа, – сказал он, и она почувствовала, как дрожь в мышцах уменьшилась. Она выпрямилась.

– Хотите, чтобы я вспомнила остальные, повелитель?

– Нет, этого достаточно.

Она почувствовала маленькую печальную улыбку, хотя и не видела его лица.

– Как пожелаете, повелитель.

Примарх повернулся к Эффриду.

– Это сообщение получено два дня назад, – произнёс он. – Время отправки неизвестно. Оно могло быть отправлено в тот же день, как мы получили его или неделями раньше. Мы не знаем. Но его смысл предельно ясен.

– Эстебан пал или скоро падёт, – сказал Эффрид.

Дорн, по-видимому, кивнул, но в разуме Армины форма его ауры не изменилась.

– Есть и другие сообщения, – продолжил Дорн. – Большинство обрывочны – эхо криков о помощи или предупреждения. Нисос, Горы Галита, Гентарон. Но сообщения говорят меньше, чем молчание. Количество миров, с которых нет никаких известий, растёт.

– Фаэтон… – сказал Эффрид, произнеся имя большого мира-кузни, который лежал в пределах доминиона Терры.

– Не только Фаэтон. Есть много других. Они ещё могут держаться или возможно варп-штормы окружили их или что-то случилось с астропатическими станциями-ретрансляторами. Но даже такое развитие событий означает, что враг приближается.

– Планомерные атаки на таком широком фронте могут означать…

– Они могут означать много чего, но не могут остаться без ответа. Враг приближается, и мы не будем просто стоять, пока не наступит ночь, и огни их наступления не осветят небо. У нас есть шанс разбить их раньше, чем они достигнут стен и раньше, чем они ожидают столкнуться с нами.

– Итак, мы идём во тьму, – подытожил Эффрид, и Армине показалось, что она услышала лёгкую радость в его словах, – встретиться лицом к лицу с неизвестным.

– Для этого, сын мой, нас и создали.

Генерал Гесио Аргентос молчал, возвращаясь на шаттле со “Льва Последнего Королевства”. С ним летели ещё пятнадцать офицеров, и фюзеляж челнока гремел вокруг них. Их зелёные парадные мундиры казались чёрными в окрашенном жёлтым светом мраке, а серебряные шнуры напоминали тусклую медь. Офицеры не разговаривали, только несколько обменялись взглядами. Разумеется, он знал почему.

Дни его молодости давно прошли, и когда неожиданно в Империуме разразилась война, он уже как десять лет оставил действительную службу. По большому счёту почётная должность в юпитерском ополчении пришлась ему по душе, как и снисходительность к некоторому злоупотреблению пряным ликёром. Ему мало что оставалось кроме как медленно дряхлеть и копить желчь. Он был далеко внизу в списке возвращения к активному командованию, но у него оказался слишком богатый опыт, и слишком многое предстояло сделать. Поэтому они дали ему новую форму, звание и тридцать тысяч солдат.

Такое развитие событий ничуть не улучшило его расположение духа. Вежливость, которой он страдал в юности, давно прошла. Его молчание редко означало что-то хорошее, и часто было просто тенью, отбрасываемой бурей гнева. Он был тяжёлым человеком, и офицеры ненавидели его. Он знал и первое и второе. Что удивило бы их больше всего, так это то, что он не ненавидел их в ответ.

– Да? – произнёс он, заметив взгляд Астрид Келлан, самой молодой из старших офицеров под его командованием. – Ты о чём-то хочешь спросить меня, полковник? – Он не скрывал презрения.