Сегодняшний день ничем не отличался от череды предыдущих: слякотные улицы были все так же пустынны. Жители Мерси-Фоллз не спешили за покупками. Однако вскоре после того, как открылся магазин, я с удивлением услышал звяканье колокольчика на входной двери. Я пристроил гитару между стеной и табуретом и вскинул глаза.

— Привет, Сэм.

Изабел. Непривычно было видеть ее одну, без Грейс, да еще не где-нибудь, а в книжном магазине, посреди моего уютного мирка из бумажных переплетов. После того как прошлой зимой она лишилась брата, голос у нее стал резче, а взгляд пронзительней, чем когда мы только познакомились. Она одарила меня проницательным взглядом искушенной женщины, и я немедленно почувствовал себя наивным дурачком.

— Что новенького? — осведомилась она, усаживаясь на свободный табурет по соседству с моим и закидывая одну длинную ногу на другую.

Грейс спрятала бы ноги под сиденье. Изабел увидела мой чай и отпила глоток, потом протяжно вздохнула.

Я покосился на оскверненный стакан.

— Да ничего особенного. Ты подстриглась?

Вместо безукоризненных белокурых локонов на голове у нее была экстремально короткая стрижка; она казалась очень красивой и очень порочной.

Изабел вскинула бровь.

— Не замечала за тобой склонности…

— А у меня ее и нет.

Я придвинул к ней нетронутый мною одноразовый стаканчик с чаем — мол, допивай. Пить после нее показалось мне двусмысленным.

— Иначе я поинтересовался бы, почему ты в такое время не в школе, — добавил я.

— Туше, — произнесла Изабел и взяла стаканчик с таким видом, как будто он с самого начала принадлежал ей.

Она изящно опустила плечики, я сгорбился на своем табурете, точно стервятник. Часы на стене отсчитывали секунду за секундой. Небо за окном затягивали по-зимнему низкие белые облака. Я проводил взглядом дождевую каплю; она шлепнулась на асфальт и застыла. Мысли мои переползли с видавшей виды гитары на лежащий на прилавке томик Мандельштама («Дано мне тело — что мне делать с ним, таким единым и таким моим?»). В конце концов я нагнулся и включил музыкальный центр, скрытый под прилавком; из динамиков над головой полилась музыка.

— Я регулярно замечаю вокруг нашего дома волков. — Изабел взболтала жидкость на дне стаканчика. — Ну и отрава.

— Зато для здоровья полезно.

Мне было до боли жаль, что она забрала чай; в такой холод горячее питье давало мне ощущение безопасности. Теперь я вполне мог обходиться и без него, но со стаканчиком в руке все равно чувствовал себя увереннее.

— Далеко от дома?

Она пожала плечами.

— В лесу; с моего третьего этажа они видны как на ладони. У них определенно отсутствует инстинкт самосохранения, иначе они держались бы подальше от моего папочки. Он волков не жалует.

Она покосилась на рваный шрам у меня на шее.

— Да уж, я помню, — отозвался я. У Изабел тоже не было причин испытывать к ним симпатию. — Если вдруг наткнешься на кого-нибудь из них в человеческом обличье, свистнешь мне, ладно? Пока твой отец не наделал из них чучел и не выставил их у вас в вестибюле.

Изабел метнула на меня такой взгляд, что кто-нибудь менее стойкий на моем месте непременно бы окаменел.

— Кстати, о вестибюлях, — произнесла она. — Ты теперь живешь в том громадном доме один?

Я там не жил. С одной стороны, я понимал, что должен занять место Бека, встретить остальных членов стаи, когда холода закончатся и они начнут принимать человеческий облик, должен позаботиться о четырех новообращенных волках, которые, должно быть, сейчас готовились к превращению в людей, но все мое существо противилось мысли о том, что мне придется торчать там, не имея ни малейшей надежды снова увидеть Бека.