Достанет в корзине рассудка — и хлеба, и рыбы, только вот желудки ваши пусты будут… Но что вам желудки, дети виртуальной правды! Ибо поедаете вы сами Себя — наслаждайтесь же, изощрённые каннибалы! Грех кривиться от пищи такой, слишком уж дорого она стоит!

Всё смешалось в мире вашем: за правдой ложь ходит тенью, за радостью — горе. Вы смеётесь? — так это не к добру! Говорите вы правду? — тогда молчите, не то вас осудят! Любят вас? — значит, бросят! Берегитесь, радейте, искренними не будьте, не доверяйте!

Стала добродетель ваша — решёткой, роли — цепями, правда — диетой из ядов! Но даже зверей диких не возят так, в клетях добродетели! Отравителей гадких не кормят диетой отравленной, а у человека и рта даже нету для пищи этой! И в цепях таких нет человеку жизни, ибо он задохнётся в них!

Вы посеяли ветер, да испугались бури. Зачем же вы сеяли ветер?! Теперь вы умрёте, ибо самих Себя испугались, от Себя самих отреклись! Страшащиеся, облеклись вы в одежды добродетели вашей. Знайте же, что это саван!

Много человеческого в добродетели вашей, да вот только нет в ней человека! Потерялся он и запутался в складках пурпурных бархата льстивого добродетели лживой.

И потому говорит Заратустра: человеческое есть нечто, что должно быть побеждено, чтобы мог человек быть Человеком».

Зар, как и всегда, говорил обо мне. Счастье Двух так знакомо мне, так манит! Но я чувствую добродетель, она встаёт стражем между мной и Другим, встаёт и разглагольствует. Она поёт, подобная птице Феникс, поющая, кажется она прекрасной, когда же она умолкнет, то предстанет в истинной своей красоте: она уродлива, как смерть, и она несёт смерть одиночества своим сладостным пением, скрывая Другого, которого я не знаю.

Я неискренен, моё признание в неискренности кажется искренним, но это снова игра: теперь я играюсь фантомами — словами искренности и неискренности. Результат этой игры очевиден, я, конечно, приму сторону искренности, но в безальтернативности этого выбора заключена ложь — я не выбирал, я делал вид, что выбираю.

Принять сторону искренности — не значит быть искренним, а потому, принимая сторону искренности, я лгу дважды. Печально…

Так я думал уже во сне, потому что заснул, слушая Заратустру. Тяжёлый был у меня сон: мне снился лабиринт, в котором, к сожалению, не было Минотавра, который бы мог меня сожрать, прекратив этим широким жестом все мои страдания и мучительные поиски несуществующего выхода.

О БЛЕДНОМ ПРЕСТУПНИКЕ

Мы шли длинными подземными переходами железнодорожной станции. Мёртвый свет гелиевых ламп падал на бетонные конструкции, от чего мрачные конусовидные четырехгранники потолка, не в пример готическим стрелам, лишь ещё больше прижимали нас к полу. Картину дополнял гулкий шум торопливых шагов, что напоминал поступь похоронной процессии.

— Вор! Держите вора!!! — эхом пронеслось в переходе.

Мужчина лет сорока бежал за худощавым парнишкой, мальчик как ветерок протиснулся между мной и Заратустрой, скользнув молящим и перепуганным взглядом по нашим лицам.

— Ловите его, ловите! — сорванным голосом кричал пострадавший.

Мы продолжили свой путь, не оборачиваясь и не изменяя скорости шага.

«Не пытайтесь наказать преступника, он наказан уже собственным страхом, — говорил Заратустра. — Или надеетесь вы, что наказание справедливое обидчика вашего вас избавит от страха? Но что такое "справедливое наказание", если не попытка ваша решить проблемы свои за чужой счёт?

Боитесь вы — и в этом собственное наказание ваше.