Линдси ненавидит ее. Вроде бы Линдси и Джулиет работали в паре на уроках в начальной школе, и с тех самых пор Линдси ненавидит ее и скрещивает пальцы всякий раз, когда Джулиет рядом, как будто та может превратиться в вампира и вцепиться Линдси в горло.

Это Линдси в пятом классе во время похода герлскаутов обнаружила, что Джулиет описалась в спальный мешок; это Линдси наградила ее кличкой Мышка-мокрушка. Джулиет дразнили так целую вечность — до конца девятого класса, хотите — верьте, хотите — нет,— и сторонились, потому что от нее якобы пахло мочой.

В окно я вижу, как волосы Джулиет вспыхивают на солнце, будто охваченные пламенем. На горизонте клубится тьма, смазанное пятно, где зреет метель. До меня впервые доходит, что я толком не знаю, почему Линдси возненавидела Джулиет и когда именно это произошло. Я открываю рот, собираясь спросить, но подруги уже сменили тему беседы.

— ...бои в грязи,— заканчивает Элоди, и Элли хихикает.

— Ой, как мне страшно,— саркастически произносит Линдси.

Очевидно, я что-то пропустила, а потому спрашиваю:

— О чем это вы?

Элоди поворачивается ко мне.

— Сара Грундель всем рассказывает, что Линдси сломала ей жизнь.— Элоди ловко закидывает картошку в рот, и мне приходится подождать.— Она пролетела мимо четвертьфиналов, а тебе же известно, как для нее важно это дерьмо. Помнишь, как она забыла снять плавательные очки после утренней тренировки и разгуливала в них до второго урока?

— У нее, наверное, вся стена увешана наградными ленточками,— вставляет Элли.

— Как у Сэм когда-то. Правда, Сэм? — усмехается Линдси, пихая меня локтем в бок.— Голубыми ленточками за игры с лошадками.

— Так что за беда-то?

Я всплескиваю руками, поскольку хочу и историю услышать, и отвлечь внимание от себя и того факта, что когда-то я была лохушкой. В пятом классе я проводила больше времени с лошадьми, чем с представителями своего биологического вида.

— Вы можете объяснить, почему Сара злится на Линдси?

Элоди закатывает глаза, будто мне самое место за столом для умственно отсталых.

— Сару оставили после уроков. Вроде она опоздала в пятый раз за две недели.

Но я все равно не понимаю, и подруга тяжело вздыхает и поясняет:

— Она опоздала потому, что ей пришлось поставить машину на верхней парковке и топать...

— Двадцать две сотых мили! — хором выпаливаем мы и хохочем как умалишенные.

— Не переживай, Линдз,— успокаиваю я.— Если вы подеретесь, я обязательно поставлю на тебя.

— Да, мы прикроем тебе спину,— подхватывает Элоди.

— Разве не странно, как одно вытекает из другого? — робко замечает Элли, как всегда, когда пытается рассуждать.— Словно раскручивается по спирали. Если бы Линдси не украла место Сары на парковке...

— Я не крала его. Оно досталось мне по справедливости,— протестует Линдси и для пущей выразительности хлопает ладонью по столу.

Диетическая кола Элоди выплескивается из стакана прямо на картошку. Мы снова смеемся.

—  Я серьезно! — Элли пытается перекричать нас.— Это как паутина, понимаете? Все связано.

— Ты снова залезла в папину нычку, Эл? — спрашивает Элоди.

От хохота мы чуть не валимся под стол. Это наша старая шутка. Папа Элли работает в музыкальном бизнесе. Он юрист, а не продюсер, менеджер или музыкант и повсюду ходит в костюме (даже в бассейн летом), но Линдси уверяет, что он тайный хиппи-анашист.

Мы сгибаемся пополам от смеха, и Элли краснеет.

— Вечно вы не слушаете меня,— жалуется она, пытаясь скрыть улыбку, и швыряет картошкой в Элоди.— Однажды я читала, что, если в Таиланде взлетит стайка бабочек, в Нью-Йорке случится гроза.