Парадокс, но самый сексуальный парень в «Томасе Джефферсоне» — учитель.

Как обычно, когда он улыбается, у меня подскакивает сердце. Он проводит рукой по взъерошенным каштановым волосам, и я воображаю, что делаю с его волосами то же самое.

— Уже девять роз? — Он поднимает брови и демонстративно смотрит на часы.— А ведь еще только пятнадцать минут двенадцатого. Так держать!

— Ну что тут поделаешь? — Я стараюсь говорить как можно более вкрадчиво и кокетливо.— Люди меня любят.

Он подмигивает мне и отвечает:

— Это заметно.

Позволив ему пройти чуть дальше по проходу, я громко сообщаю:

— Но я еще не получила вашу розу, мистер Даймлер.

Он не оглядывается, но кончики его ушей краснеют. Класс хихикает и гогочет. Я испытываю прилив адреналина, как всегда, когда знаешь, что поступаешь дурно, но тебе это сойдет с рук,— например, когда крадешь еду в школьной столовой или тихонько напиваешься на семейном празднике.

Линдси считает, что мистер Даймлер однажды подаст на меня в суд за сексуальные домогательства. Мне так не кажется. По-моему, он втайне получает удовольствие.

А вот и доказательство: он оборачивается к классу с улыбкой на лице.

— Судя по результатам последней контрольной, вы так и не разобрались с асимптотами и пределами,— начинает он, опершись о стол и скрестив ноги в лодыжках.

Думаю, ни один другой учитель не способен сделать математику хотя бы отдаленно интересной.

Остаток урока он почти не замечает меня — только если я поднимаю руку. Честное слово, когда наши взгляды пересекаются, все мое тело превращается в огромную мурашку. И я готова поклясться, что он чувствует то же самое.

После урока Кент догоняет меня с вопросом:

— Ну? Как тебе?

— Что? — поддразниваю я, хотя прекрасно понимаю: он имеет в виду рисунок и розу.

Кент только улыбается и меняет тему:

— Мои родители уезжают на выходные.

— Везет.

Его улыбка неколебима.

— У меня сегодня вечеринка. Придешь?

Я смотрю на Кента, которого никогда не понимала. По крайней мере, не понимала много лет. В детстве мы были очень близки — собственно, он был моим лучшим другом, а не просто первым, кто поцеловал меня,— но, едва поступив в промежуточную школу, он становился все более и более странным. С девятого класса он ходит в школу только в блейзерах, причем большинство из них порвано по швам или протерто на локтях. Он носит одни и те же разбитые кроссовки в шахматную клетку, а его длинные волосы падают на глаза каждые пять секунд. И наконец, финальный аккорд: он надевает шляпу-котелок. В школу.

Самое обидное, что он может быть клевым парнем. У него вполне подходящие лицо и тело. Под левым глазом у него крошечная родинка в форме сердца, честное слово. Но он все испортил, став таким чудаком.

— Пока я не знаю своих планов,— заявляю я.— Поживем — увидим...

И осекаюсь, давая понять, что приду, только если не подвернется ничего получше.

— Было бы здорово,— кивает он, продолжая улыбаться.