— Но почему?.. Ведь ты же любила меня?

— Да, любила… очень… Но теперь не люблю больше.

— Ты меня очень любила?

— Да, очень, а теперь все кончено.

— Но почему? Ведь должна же быть какая-то причина!

— Может, она и есть… Но я не могу ее объяснить… Знаю только, что больше не люблю тебя.

— Да не повторяй же ты этого так часто! почти непроизвольно вырвалось у меня.

— Ты сам вынуждаешь меня повторять… Ты никак не хочешь понять моих слов, оттого я и повторяю их.

— Теперь я уже понял.

Наступило молчание. Эмилия закурила сигарету, она курила, опустив глаза. Я сидел, согнувшись, обхватив голову руками. Наконец я спросил:

— А если я назову тебе причину, ты признаешь ее?

— Я сама ее не знаю…

— Но если ты услышишь об этом от меня, ты, быть может, со мной согласишься?

— Ну что ж, говори.

Мне хотелось крикнуть ей: "Не смей так вести себя со мной!" до того острую боль причинял мне ее голос, в котором явственно звучало равнодушие и желание поскорее кончить наш разговор. Но я сдержался и, пытаясь сохранить прежний рассудительный тон, начал:

— Ты помнишь ту девушку, которая несколько месяцев назад приходила к нам перепечатывать сценарий… машинистку… Ты застала нас, когда мы целовались… Это была с моей стороны глупая слабость… Но тот поцелуй, клянусь тебе, был первым и последним, у меня с ней ничего не было, и после того я никогда ее больше не видел. Теперь скажи мне правду: не из-за этого ли поцелуя ты стала отдаляться от меня?.. Скажи мне правду… Неужели из-за этого ты могла меня разлюбить?

Говоря это, я внимательно следил за Эмилией. Сначала на лице ее отразилось некоторое удивление, затем она отрицательно покачала головой, словно мое предположение показалось ей совершенно нелепым. Потом я отчетливо увидел, как выражение ее лица изменилось очевидно, у нее неожиданно родилась какая-то мысль.

— Ну, допустим, медленно ответила она, что дело в том поцелуе… Теперь ты успокоился?

Я сразу же почувствовал, что причина вовсе не в поцелуе, как она хотела сейчас меня убедить. Все было ясно: сначала Эмилия просто удивилась моему предположению, столь далекому от истины, а затем ей неожиданно пришла в голову мысль, что ей выгодно с ним согласиться. Я чувствовал, что причина ее охлаждения ко мне гораздо серьезнее, чем какой-то невинный поцелуй. Возможно, она не хотела открывать мне этой причины из-за не совсем еще умершего чувства уважения ко мне. Эмилия не была злой и не любила кого-нибудь обижать. Очевидно, истинную причину она считала для меня обидной.

— Неправда, дело не в том поцелуе, возразил я мягко. Она удивилась:

— Почему?.. Ведь я же тебе сказала, что дело именно в нем.

— Нет, дело не в поцелуе… Тут что-то другое.

— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

— Прекрасно понимаешь!

— Нет, не понимаю, честное слово.

— А я говорю, что понимаешь.

На лице ее отразилось нетерпение, и она сказала увещевающим тоном, словно уговаривая непослушного ребенка:

— Ну зачем тебе это нужно знать?.. Что ты за человек такой… вечно тебе нужно до всего допытываться… Какая тебе разница?

— Я предпочитаю знать правду, какова бы она ни была, а не довольствоваться ложью… Кроме того, если ты не скажешь мне правды, я могу вообразить себе бог знает что… может быть, очень плохое.

Она молча и как-то странно посмотрела на меня.

— Какая тебе разница, повторила она, ведь твоя то совесть спокойна?

— Конечно, спокойна.