— Как думаешь, тебе пойдёт образ Кутузова? Или тебе ближе Нельсон?
— Роман! Отойди, — раздался за спиной окрик деда.
— Нет, — я покачал головой. Горло всё ещё болело, и единственное, чего мне хотелось, это сжечь эту пакость к чёртовой матери. С другой стороны, я прекрасно осознавал, что это наш, возможно, единственный источник информации, поэтому не спешил осуществлять свою угрозу.
— Немедленно отнеси меня к моему телу, а еще лучше в замок Вольфсангель, и, возможно, ты останешься жив. Хотя, вряд ли. Скорее всего, ты сможешь получить быструю милосердную смерть.
— С удовольствием, — я схватил голову за волосы и пошёл вместе с ней к догорающему костру. — Не помню, на каком именно догорает твоя туша, но не переживай, с твоим приятелем ты пробудешь недолго, если я всё-таки ошибусь.
— Ты чего, парень, ты чего? — голова дернулась, но я только поудобнее перехватил её за волосы и сделал замах. — Эй, давай договоримся!
— А что так? Уже не хочется поближе к телу оказаться? — я поднял голову, чтобы посмотреть в глаза.
Глаза, кстати, уже не были красными. Они были очень светлыми, голубыми. Красивый был фриц, наверняка девки от одного вида в обморок падали. Да ещё и из баронства. Фон Вюрт, как никак.
— Что-то не хочется. — Призналась голова. — Как вы вообще умудрились их поджечь? Гомункулы невозможно сжечь.
— Ах, вот почему мы никак эту дрянь сжечь не могли, — Сергей покачал головой, подошёл к первому костру и удовлетворённо кивнул. — Ну вот, а ты говоришь, Саня, что самогон не впрок пошёл. И пару десятков лет скинули, и вон гомункулов жечь научились.
— Что он говорит? — обратилась ко мне голова.
— Он говорит, что владеет методиками, которые позволяют ему сжечь что угодно, даже гомункулов. А ещё у нас есть отличные катализаторы: бензин и спирт называются. — Ответил я, подходя к нашей стоянке и устанавливая голову на стол.
— Что ты с ним любезничаешь, Роман, — к столу подошёл дед. Если Сергей прекрасно понимал немецкую речь, то дед и поболтать мог с носителем этого языка, и даже получше меня. — Имя, звание, какой сейчас год, и где мы, в конце концов? — сурово и отрывисто дед задал вопросы, которые были только началом из множества других, приготовленных для этого, условно говоря, пленного.
— Я помню тебя, Иван, — задумчиво произнесла голова. — Ты командовал тем отрядом, который чуть не сорвал нам обряд перехода. Ты постарел, Иван.
— Угу, я постарел, а вот с башкой у тебя что-то случилось, — дед посмотрел на голову и скривился. — Хотя, с ней и так что-то произошло. Потому что я — не Иван.
— Неважно, вы же называете нас всех поголовно Фрицами.
— А ещё, Гансами. Ой, так ты же и есть Ганс, вот же, как получилось, ёптить, — к нам подошёл Сергей. Говорить он всё-таки мог, но на таком ломанном немецком, что даже я поморщился.
— Ты тоже постарел. — Бросила голова в сторону Сергея, никак не отреагировав на его выпад. — Что вы со мной хотите сделать?
— Это будет зависеть от твоих ответов. Пока что я ни услышал ни одного. Правда, легкой милосердной смерти не обещаю. У тебя был шанс сдохнуть легко и милосердно, но… — дед развел руками. — Имя и звание.
— Вы знаете моё имя. А звание уже не имеет значения, — голова замолчала, а потом встрепенулась. — Это же вы нашли мои документы?
— Мы, — не стал отрицать дед. — Где мы? Это же не наш мир. |