И всё же после явления Девы миллионы людей начинали приезжать туда. Со времени её появления в Фатиме прошло полтораста лет, и в деревню до сих пор прибывает пять миллионов паломников ежегодно.

Ежегодно. Я, разумеется имею в виду земные годы. Только конченные педанты учитывают разницу между продолжительностью земных суток и марсианского сола, но марсианский год вдвое длиннее земного. Так что Фатима, получается, принимает десять миллионов гостей в марсианский год…

Меня пробирал мороз, когда я смотрел на окружающий ландшафт ржавого песка и торчащих из него скал. Я знал, что это психосоматическая реакция: температурный контроль в моём скафандре — действительно белого цвета, как отмечал Юрген Эмат — работал безупречно.

Городская площадь была просто открытым пространством, окружённым изъеденными ветром грудами песчаника. Хотя на самых ранних фотографиях она, возможно, и напоминала пьяццу, при взгляде изнутри в ней не было ничего особенного. Я прошёл несколько десятков метров, потом развернулся; луч встроенного в шлем фонаря прорезал тьму.

Вдаль тянулась цепочка моих следов. Никаких других не было. Я вряд ли был первым, кто наведывался в Кидонию, но, в отличие от Луны, марсианские пылевые бури быстро стирали все следы.

Потом я посмотрел в ночное небо. Землю было легко заметить — она, разумеется, всегда находилась в плоскости эклиптики, и прямо сейчас была… Боже, вот это совпадение!

Она была в созвездии Девы — ослепительно яркая голубая точка, сапфир, чьё сияние затмевает даже могучую Спику.

Конечно, созвездие Девы не имеет отношения к Богоматери; оно известно ещё с античных времён. Вероятнее всего оно олицетворяет ассирийскую богиню плодородия Иштар или греческую деву урожая Персефону.

Я обнаружил, что улыбаюсь. На самом-то деле оно не олицетворяет вообще ничего. Это просто случайный набор звёзд. Увидеть в нём деву — такая же дурь, как увидеть руины древнего марсианского города в окружающих меня скалах. Но я знал… нет, не небеса, а ночное небо… как собственную ладонь. Однажды увидев узор, почти невозможно заставить себя не видеть его.

И, скажем, вот он, Лебедь, и — кто бы мог подумать! — Фобос, и да, если прищуриться, то можно увидеть и Деймос прямо под ним.

Но нет. Разумеется, Святая Дева не могла явиться Юргену Эмату. Крестьянским детям — да; бедным и больным — да. Но телепроповеднику? Богатой звезде телеэкрана? Нет, это просто смешно.

Этого не было в послании кардинала Пиранделло, но я был знаком с ватиканской политикой достаточно, чтобы понять, что происходит. Как он сказал, Юрген Эмат учился в семинарии вместе с Викторио Лаззари — человеком, сейчас больше известным под именем Льва XIV. Хотя оба были католиками, в конечном итоге они избрали очень разные пути — и они были кем угодно, но только не друзьями.

Я встречался с понтификом лишь однажды, и уже на закате его жизни. Было практически невозможно вообразить спокойного, умудрённого жизнью епископа Рима молодым человеком. Но Юрген знал его таковым — а знать человека в молодости означает знать его до того, как он укроется за маской обмана. Юрген Эмат, вероятно, считал Викторио Лаззари недостойным Святого Престола. И теперь этим глупым заявлением о марсианском видении Девы Марии он решил разрушить торжественность момента в то время как Лев готовится к своему визиту в Фатиму.

Марс. Мария. Забавно, я никогда не замечал похожести этих двух слов. Единственная разница…

Господи…

Единственная разница — в строчной букве t — крестообразной — в середине слова, обозначающего Марс.

Нет. Нет. Я покачал головой внутри шлема. Смешно. Бредовая идея. О чём я вообще думал? Ах, да: Эмат пытается подкопаться под папу.