|
Сначала повезло прочитать самую частую, трехчленную надпись. Она гласила: «Часть лучше целого. Часть важнее целого. Часть больше целого!». Может быть, я что-то не так перевел? - подумал Изнов. - Надо запомнить транскрипцию, потом спрошу, хотя бы у старика… - Другая повторяющаяся надпись была: «Читай Кодекс! Знай Кодекс! Исполняй Кодекс! Все в Кодексе, и ничего вне его!». Да, не лишено любопытства все это, - подумал Изнов, - что же, тем интереснее будет потом разобраться. - Третья надпись гласила: «Кто верит - живет!». Четвертая, едва ли понятная, невзирая на краткость: «Экха - миф!». Что такое «экха», Изнов перевести не смог; когда он занимался языком, такого слова ему не попадалось. В Федерации Гра были только синерианские газеты и немного книг, а в них такого слова не встречалось.
Надписи надоели; Изнов поднял глаза еще выше. Зеленоватое небо местами пробивалось сквозь плотный пух облаков. Наверное, в ясные дни смотреть на него бывает так же весело, как на земное, голубое, высокое. Наверное, и под этим небом… Мысль прервалась. Что-то произошло на улице. Ничто вроде бы не изменилось, но в глазах палача мелькнул откровенный страх. Церемониймейстер сделал шаг назад и оказался рядом с Федоровым, между ним и косой стойкой виселицы, - ухватился за балку, обнял ее, словно ему почему-то трудно сделалось устоять на ногах. Люди на тротуарах - или показалось? - зашагали торопливей, а стоявшие начали понемногу отступать, прижимаясь к стенам, отодвигаясь подальше от мест, где проволочная сетку была порвана. Сопровождавшее телегу войско подтянулось, хотя не было никаких команд. Их, впрочем, терране могли и не расслышать за свистом и звоном оркестра, который, как бы поперхнувшись на секунду, потом заиграл еще громче, чем до той поры. Федоров взглянул на церемониймейстера. Капли пота проступили вокруг выкаченных глаз старика, дышал он часто и громко. - Что случилось? - спросил Федоров по-террански. - Вам плохо? Синерианин сделал странное, кругообразное движение головой. - Никак, - пробормотал он, - никак. Есть это, ничего, я имел видеть. Ничего, все совершенно ровно. Я призываю доверить. Все очень ровно. - А это?.. - начал было Федоров и умолк. Странный звук раздался, перекрывая даже лязг колес и вой оркестра. Высокий, пронзительный, чистый - словно кто-то исполнял простенькую мелодию из трех-четырех нот на блестящем корнете о трех клапанах. Звук поднимался все выше, и вдруг сразу упал и прекратился - наступила, казалось, тишина, хотя оркестр все играл, пусть не так стройно, а колеса загрохотали даже сильнее: лошади убыстрили шаг. - Что это было? - Это ничего не есть, э. Старик мелко дрожал. - Я же слышал! - Я не слышал. Никто не слышал. Ничего. Ничего не есть. И снова тот же звук раздался. Позади. Ближе. - Ничего не есть. Ничего. Обманка слухов. Погода, э. Звуки. Дует воздух… ветр, зефир, э? Очень прошены суть закрыть глаз! - Тут церемониймейстер перешел вдруг на синерианский язык, в его частых-частых покашливаниях Федоров так и не смог уловить никакого смысла. Вероятно, то была увертка человека, не желающего ничего объяснять. Но объяснения были уже, пожалуй, и не нужны. Звук раздался в третий раз, почти рядом, а потом Федоров и Изнов, и не подумавшие, разумеется, закрыть глаза, увидели тех, кто эти звуки издавал. Они обтекли телегу двумя ручьями. Длинные и приземистые, на кривых лапах, с великолепным мехом - длинным, густым, переливавшимся всеми цветами радуги. |
