— Но твоя няня этого не делала?

— Нет… Люди ей нравились или не нравились, в зависимости от того, какие они были. Но изменить их она не пыталась.

Джеки находила эту беседу сверхинтересной и очень бы хотела ее продолжить, но засыпала.

— Она не пыталась изменить тебя? — прошептала она, глаза ее закрылись.

— Нет. Она не жаловалась, что я был тоже… Она не жаловалась, что я не похож на других детей, потому что сама ни на кого не была похожа, и она понимала, как приятно быть непохожим.

— Неприспособленные к жизни, а ты вдвойне. — Ее голос было еле слышен.

— Нет, мы были оба уникальны. — Наклонившись, он поцеловал ее в лоб. — Сейчас спи, и, может быть, Добрая Фея исполнит ночью твое самое большое желание.

Она ничего не ответила и все еще улыбалась, когда он выключил свет и вышел из комнаты.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Когда Джеки проснулась на следующее утро, вместе с ней проснулись пульсирующая боль в правой руке и абсолютно пустой желудок. Слишком слабая и сонная, чтобы вставать, она бодрствовала, тупо прислушиваясь к глухому постукиванию, доносящемуся из кухни. Любопытство взяло верх над дремотой, к тому же из кухни доносились запахи, которые она не могла распознать: курица… травы… свежеиспеченный хлеб… и что-то резковатое, похожее на горячий яблочный сидр. Она встала с постели и поплелась, куда повел ее нос.

Как раз перед кухней Вильям строгал маленьким ручным рубанком снятую с петель кухонную решетчатую дверь, поставив ее на плитки тротуара. Солнце светило через белоснежные тонкие занавески кухни, а круглый сосновый стол был заставлен посудой с едой, закрытой салфетками.

Она следила, как напрягается его сильная спина под бледно-голубой рубашкой из хлопка с изношенными манжетами. Сильные худые руки двигали рубанок по ребру двери почти ласкающим движением.

Приглаживая волосы ладонью, Джеки хотела бы бегом вернуться в ванную и провести час, а то и больше, работая над своим лицом и волосами, а может быть, и над ногтями. Но заставила себя стоять там, где стояла: она не собиралась заниматься глупыми женскими уловками.

— Что делаешь? — спросила она. Повернувшись, он подарил ей улыбку, такую же яркую, как и солнечный свет.

— Кое-что укрепляю. — Он прислонил дверь к стене дома и подошел к ней. — Дайте мне взглянуть на моего пациента, — сказал он и повернул ее голову лицом к свету.

— У меня рука порезана, а не лицо.

— Много чего можно узнать, заглянув кому-нибудь в глаза.

— О близорукости? Или сколько этот кто-то выпил накануне вечером? И что именно пил?

— В твоем случае — не пил, сейчас белки глаз ясные, а вчера вечером были серые от боли и усталости. Голодная?

— Просто голодающая.

— Я так и думал. Садись, я тебе дам тарелку. Она позволила ему ухаживать за ней. Как приятно ухаживание мужчины за столом: она даже не протестовала, не говорила, что он гость, и что она должна за ним поухаживать. Этим утром она не чувствовала, что он гость. В это утро она чувствовала… Хотя зачем нужно так глубоко заглядывать в душу и разбираться в своих чувствах?

Может, все еще действовала обезболивающая пилюля, но этим утром Джеки не была такой нервной, как обычно бывала с ним рядом. Обычно она чувствовала себя так, как будто должна бежать от Вильяма, а в это утро мир казался легким и радостным, как будто она надела очки от солнца.

Она тихо сидела, пока он наливал горячий кофе, не возражая против сахара и молока. Кофе для ребенка, думала она, зная, что сегодня все вкусно.