|
Сентенциозность обеих цитат напомнила ему одну игру, которой они часто забавлялись с Эрной, — гадание по Библии. Они открывали Библию и тыкали пальцем в первый попавшийся стих, который должен был быть пророческим. Беззвучно смеясь, он закрыл и снова открыл Софокла. Игру эту прервал польский пограничник, потребовавший у него паспорт. Тщательно изучив документы Анвальдта, он прикоснулся пальцем к козырьку фуражки и вышел. Анвальдт вернулся к игре в пророчества, однако никак не мог сосредоточиться на переводе из-за того, что мальчишка, вручивший ему «Эдипа-царя», вперился в него напряженным неподвижным взглядом. Он ни разу не моргнул. Поезд тронулся, а мальчишка по-прежнему упорно смотрел. Анвальдт то опускал глаза в книжку, то пробовал, включившись в эту игру в гляделки, переглядеть мальчишку. Однако у него ничего не получалось. Он хотел было сделать замечание матери, но она спала сном праведницы. Тогда он вышел в коридор и открыл окно. Вынимая из кармана пачку сигарет, он с облегчением ощупал новое полицейское удостоверение, полученное им в отделе кадров полицайпрезидиума после посещения Губера. (Если какой-то сопляк может вывести тебя из равновесия, то это значит, что с нервами у тебя непорядок.) Он затянулся, и почти четверть сигареты сгорела. Поезд подъезжал к станции. «Равич» — гласила крупная надпись.
Анвальдт попрощался с пассажирами, спрятал Софокла в карман и спрыгнул на перрон. Выйдя из вокзала, он остановился возле неухоженных, заросших сорняками клумб. Открыл записную книжку и прочел: улица Рынкова, 3. И тут подъехали дрожки. Обрадовавшийся Анвальдт показал вознице листок с адресом. Равич оказался славным, чистеньким, утопающим в цветах городком, над которым доминировали сторожевые башенки кирпичной тюрьмы. Опускающиеся сумерки вывели людей из домов. Шумливые компании подростков цеплялись к девушкам, которые с надменным видом прогуливались по главной улице; в беленных известью сенях сидели на низеньких табуретах женщины; у ресторанов стояли усатые мужчины в обтягивающих жилетках и, попивая из кружек пенистое пиво, обсуждали внешнюю политику Польши. Возле одной такой группы дрожки остановились. Анвальдт бросил вознице марку и глянул на номер дома. Рынкова, 3. Он вошел в подворотню и огляделся, разыскивая дворника. Но вместо дворника появились двое мужчин в шляпах. Лица у них были весьма решительные. Они что-то спросили у Анвальдта. Он развел руками и по-немецки сообщил им цель своего приезда. Естественно, он назвал фамилию Шлоссарчик. Это вызвало у мужчин своеобразную реакцию. Они молча преградили Анвальдту выход и весьма настойчиво пригласили проследовать с ними наверх. Анвальдт с некоторым сомнением поднялся по солидной деревянной лестнице на второй этаж, где находились две небольшие квартиры. Двери одной из них были распахнуты, там горел свет и толпилось несколько человек весьма самонадеянного вида. Инстинкт не обманул Анвальдта: так могут выглядеть на любой географической широте только полицейские. Один из ангелов-хранителей деликатно подтолкнул Анвальдта в направлении освещенной квартиры, а когда они вошли в нее, показал рукой на несколько удлиненную кухню. Анвальдт закурил сигарету и уселся на деревянную табуретку. Не успел он оглядеться, как в кухню вошел невысокий франтовато одетый мужчина в сопровождении чумазого усача с метлой в руке. Усач взглянул на Анвальдта, повернулся к франтоватому, отрицательно покачал головой, после чего вышел. Франт подошел к Анвальдту и обратился к нему на вполне сносном немецком: — Документы. Имя и фамилия. Цель приезда. Анвальдт вручил ему свой паспорт и сообщил: — Криминальассистент Герберт Анвальдт из бреславльского полицайпрезидиума. — У вас есть родственники в Познани? — Нет. — Цель прибытия? — Я преследую двух подозреваемых в убийстве. Мне известно, что они хотели навестить Ганну Шлоссарчик. |
