— Нет, ничего нет, — сказал он наконец. — Я звонил в свой офис пять минут назад, туда никто не приходил и не звонил. Кстати, кто должен был привезти револьвер?

— Один мой друг, — ответила Мила.

— Как он к нему попал?

— Не твое дело! — нервно огрызнулась она.

— Это мое дело, Мила, — терпеливо сказал Уиллард Хоксмит. — Я — твой адвокат, и ты с самого начала должна была рассказать мне все.

— Почему это я должна была что-то тебе рассказывать?

— Потому что помогать тебе — моя работа.

— А если я не нуждаюсь в твоей помощи?

— Черта с два ты не нуждаешься! — вспылил Хоксмит, теряя терпение. — Тебя обвиняют не в краже пакета чипсов, а в убийстве! Скажи же мне, наконец, кто на самом деле застрелил Мэри Лу Беркли — ты или Тедди?

— Я же уже сказала, — раздраженно бросила Мила. — Ее убил Тедди Вашингтон. И я могу это доказать. У меня есть револьвер, из которого застрелили эту чернож… эту Беркли. На нем отпечатки пальцев Тедди.

— Тогда передай этот револьвер мне.

— Я пытаюсь, только это не так просто, когда сидишь под замком.

Уиллард Хоксмит покачал головой. Он не знал, верить ей или нет. Главное — он не понимал, почему Мила не предъявила револьвер сразу, если он у нее действительно был.

«Идиотское занятие — защищать людей, у которых нет ни цента за душой», — подумал он с отвращением. Уиллард Хоксмит давно мечтал попасть на работу в какую-нибудь солидную юридическую фирму, но для этого нужны были деньги, а ему их вечно не хватало. «Интересно, — задумался он, — сколько может отвалить Прайс Вашингтон за собственный револьвер с отпечатками пальцев своего сыночка?»

Хоксмит был уверен, что много.

Ирен скрыла от Прайса, что была в суде в первый день. О том, что собирается пойти и на второе заседание, она также предпочла умолчать. Впрочем, Прайс ни о чем ее не спрашивал и даже не поинтересовался, почему ее не оказалось дома, когда грабитель забрался в особняк и изнасиловал Консуэллу. Очевидно, ему было просто не до того, и Ирен втайне возблагодарила за это бога. С другой стороны, даже Прайс не мог бы заставить ее оставаться дома, когда ее дочь, того и гляди, упрячут в тюрьму до конца жизни.

Еще одной причиной для беспокойства был интерес, проявленный к ней журналистами. Полиция, которая побывала в доме вчера, не обратила никакого внимания на ее происхождение. Правда, следователь, записывавший ее показания, спросил у нее имя и фамилию, а также номер карточки социального страхования, но это было чистой формальностью. Ирен, однако, не сомневалась, что, если пресса возьмется за нее всерьез, ее история очень скоро выплывет наружу, и тогда депортация будет для нее благом.

Машинально качая головой в такт собственным невеселым мыслям, Ирен посмотрела на судью — сурового пожилого мужчину с совершенно седыми волосами. «Что, если он приговорит Милу к пожизненному заключению? — неожиданно подумалось ей. — Или даже к смертной казни?» По калифорнийским законам это было вполне возможно.

При мысли об этом лоб Ирен покрылся испариной. Что она тогда будет делать? Ведь не может же она допустить, чтобы ее Милу просто так взяли и посадили на электрический стул, пусть даже она и совершила то, в чем ее обвиняют! Нужно было что-то придумать, найти какой-то выход…

Но в глубине души Ирен уже давно приготовила ответ. Если Миле будет угрожать пожизненное заключение или смерть, она пойдет к Прайсу и расскажет ему правду о дочери. О его дочери. Может быть, тогда у Милы появится шанс.

За два часа до конца судебного заседания в зал незаметно проскользнул Дюк Браунинг.