Перед самой дверью в квартиру паскудной Таньки Пучков остановился, покрепче сжал в руках верную швабру и, набравшись храбрости для последнего и решительного шага, стукнул ногой, обутой в давно прохудившийся домашний тапочек, по двери.

И прислушался.

Несколько секунд не было слышно ничего, потом за дверью скрипнула кровать, и зашлепали по полу прихожей босые ноги.

«Неодетая, – мелькнула мысль в голове у Пучкова. – Только с постели встала. А что, если?..»

Тут мысли Ивана приняли совсем неожиданное направление, но, когда дверь отворилась, направление мыслей снова изменилось, а когда Пучков хорошенько разглядел того, кто стоял перед ним на пороге квартиры, он с изумлением обнаружил, что какие бы то ни было мысли из его головы испарились вовсе.

– Тебе чего? – осведомился открывший дверь, с интересом разглядывая тщедушного Ивана.

– Ничего… – промямлил Пучков и попятился, опуская швабру, как знаменосец сдающегося в плен войска опускает победный штандарт.

– Тогда зачем приперся?

Иван не нашелся, что ответить, и только судорожно сглотнул. Он никак не мог предположить, что стукнувшая минуту назад дверь Танькиной квартиры предвещала вовсе не уход очередного ухажера беспутной соседки. Это сама Танька, судя по всему, ушла, а вот ее кавалер остался.

Это он открыл дверь и снисходительно разглядывал теперь Пучкова. Боевой пыл Ивана исчез, будто его и не было. Конечно, что такой доходяга, как Пучков, мог сказать мужчине, оказавшемуся в Танькиной квартире? Особенно если учесть, что мужчина этот был высок и широкоплеч; простыня, обернутая вокруг его худых бедер, скрывала ноги, несомненно, стройные и сильные, но оставляла на обозрение Пучкова мускулистый торс, свидетельствующий о том, что силенок у незнакомца имеется в достатке. Кроме того, на плечах мужчины скалились черные звери, в миг безумной ярости запечатленные неведомым тату-мастером, череп мужчины был выбрит до синевы, физиономия покрыта жесткой черной щетиной, через несколько дней грозившей перерасти в густую бороду, а широкий и крепкий лоб незнакомца пересекал страшный багровый шрам.

«Вот это бандюга, – ошарашенно подумал Пучков, – что же мне теперь делать? Как мне отвалить отсюда? А вдруг Танька уже нажаловалась на меня? А вдруг он вспомнит, что я стучал сегодня ночью шваброй в потолок».

– Мужик! – лениво позвал завернутый в простыню бандюга. – Ты чего, уснул? Постучал и молчишь. Чего приперся-то?

– Подъезд, – неожиданно для себя вякнул Пучков, – подъезд убираем.

И продемонстрировал свою швабру.

Незнакомец поскреб сильными пальцами татуированное плечо.

– А в дверь зачем стучаться? – спросил он.

– Платить за уборку, – вякнул Пучков.

– Сколько?

– Пять.

– Баксов? – осклабился незнакомец.

– Рублей.

– Погоди.

Незнакомец неторопливо отвернулся к туалетному столику, стоящему в прихожей, а когда с купюрой в руке повернулся к Пучкову, никого на лестничной площадке уже не было.

Незнакомец пожал плечами и закрыл дверь.

Иван Пучков пулей слетел на свой этаж и только там позволил себе перевести дыхание.

– Ни за что на свете не пойду больше к Таньке, – прошептал он, дрожащими руками отпирая собственную дверь, – своя жизнь дороже. Надо же, какая зверская рожа у этого мужика. А все-таки ловко я вывернулся.

Он посмотрел на свою швабру и нервно захихикал.

Ему пора было уходить.

Он сбросил простыню на вспученную, словно застывшее молочное море, кровать и быстро начал одеваться.