Потом, покидая дом, она оставила там и ее, и бриллиантовые серьги, подаренные Реджи. Ее мечты рухнули. Оказалось, что он думает о ней всего лишь, как о трудном подростке… надоедливой девчонке, которую ненавидит. Его яростные упреки и едкие слова терзали ее и без того натянутые нервы, и она не могла больше жить с ним под одной крышей…
Дебора до сих пор не могла забыть, как тогда, закончив свою гневную тираду, он вдруг требовательно спросил:
— Почему? Объясни мне! Почему? Но она упорно молчала, слишком ошеломленная, чтобы защищаться.
— Тебе лучше уехать, — спокойно посоветовал Реджи. — Прежде чем я сделаю то, о чем потом пожалею.
И когда она подошла к двери, дрожа и еле сдерживая слезы, ей вслед прозвучало:
— И ты ничего не хочешь мне сказать? Она пожала плечами и еле слышно произнесла:
— Какое это теперь имеет значение? Реджи долго смотрел на нее, потом жестко сказал:
— Убирайся и не попадайся мне на глаза. Тебе понятно? Я больше не желаю тебя видеть!
Девушка повернулась и, глотая слезы, молча побрела в свою комнату. Не раздеваясь, она рухнула на постель и уткнулась головой в подушку. Глухие рыдания сотрясали худенькое тело… Она поняла, что у нее есть только один выход. Бежать…
Кто-то из них должен уехать. Но дед так нуждается в Реджи… Значит, должна исчезнуть она…
Вермонт-хаус был в большей степени ее домом, чем Реджи, но с первых дней пребывания там ассоциировался у девушки именно с этим человеком. Она всегда чувствовала, что он привязан к дому больше, чем она сама.
Во время своей лондонской жизни она всячески запрещала себе скучать по родному гнезду, и делала это именно из-за Реджи.
И я добилась своего, с мрачным удовлетворением подумала Деби, отказываясь вспоминать тот свой день рождения и поцелуй Реджи, первый, как ей тогда казалось, по-настоящему взрослый поцелуй. Боже, как она была наивна! Закрыв глаза, девушка даже сейчас могла вызвать в себе ощущение его требовательно-нежного рта, прикасающегося к ее губам. Она не забыла трепета своего сердца, сладко дрогнувшего при мысли о том, что он хочет ее.
Но оказалось, что это всего лишь заблуждения юности.
— Я спросил, как давно ты переписываешься с Полли? —повторил свой вопрос Реджи.
— Точно не помню, — прибегнув к обычной женской уловке, сказала Деби, беззаботно пожав плечами. — Разве это имеет значение? Во всяком случае, что за это время она поняла, что может доверять мне, — мягко продолжила девушка и увидела, как на его скулах вспыхнули красные пятна. — Кстати, где она? — безразлично добавила Деби, словно не замечая его гнева.
— У подруги. — Он помолчал секунду. — Что же такое нужно было написать, чтобы убедить тебя вернуться? Когда умирал твой дед, я дал объявление во всех газетах…
— О, мне очень жаль, но тогда я не могла приехать, — отозвалась Деби, невольно признаваясь, что читала его призывы. — Сейчас все по-другому…
Я стала другой, хотелось крикнуть ей, но эти слова так и не слетели с языка. Произносить их было опасно. Реджи мог поинтересоваться, в чем именно заключаются эти перемены, и тогда ей пришлось бы признать, что только теперь, спустя десять лет, она обрела достаточно самообладания, чтобы вернуться на место своего позора и посмотреть ему в глаза.
— Ты так и не ответила на мой вопрос. Что написала тебе Полли?
— Думаю, это касается только нас с ней, — мягко заметила Деби и добавила: — Кстати, где миссис Кросби?
Прежде чем он успел ответить, дверь с шумом распахнулась и в комнату ворвалась черноволосая молодая женщина. Коротко стриженная, с аккуратно уложенной прической, словно только что вышла от парикмахера, она отличалась такой безупречной элегантностью, которая, по мнению Деби, присуща женщинам много бывающим в обществе и прекрасно сознающим свою привлекательность. |