— Товарищ Захов, — обратился полковник к Аввакуму, — вы поставили под сомнение некоторые основные моменты версии товарища Ко-вачева. Но в то же время вы обошли стороной некоторые важные обвинения, выдвинутые им против доктора Тошкова. Допустим на минуту, что вы правы и Тошков не имеет ничего общего с этой бактериологической диверсией. Кто же тогда стоит за кулисами и руководит ею? У вас есть суждения по этому поводу?

— Пока этот вопрос находится в стадии изучения, — тихо ответил Аввакум.

Полковник долго молчал.

— Что касается эпизоотии, — заговорил он, — мы приняли экстренные меры, чтобы пресечь ее распространение. Пораженные районы оцеплены карантинными постами. Можно сказать, птица не успеет пролететь, как ее уже продезинфицируют и проверят, откуда и зачем летит. Так что на этом фронте следует ожидать затишья и медленной, но верной нормализации положения. Но это, разумеется, не может нас успокоить: на нашей территории действует вражеский аппарат. — Полковник задумался, покачал головой и. усмехнувшись, продолжал: — Я предлагаю договориться следующим образом. Давайте оставим Петра Тошкова и Ракипа Колибарова на свободе, но под наблюдением до первого сентября. Если до истечения этого срока, до ноль-ноль часов первого сентября, товарищ Захов не откроет и не арестует хотя бы одного из главных организаторов диверсии, вы, товарищ Ковачев, получите полную свободу действий. Итак: ноль-ноль часов первого сентября. Достаточно ли вам этих четырех дней, товарищ Захов?

Аввакум, постучав о пепельницу, извлек из недокуренной трубки остатки табака и молча кивнул головой.

1. Указание Петра Тошкова хранить вакцину в непригодных условиях.

2. Поездка Петра Тошкова без пропуска в Триград и его встреча с Ракипом Колибаровым за два дня до начала эпизоотии.

3. Покупка туристской карты и нанесение на нее маршрута София-Триград, имя Ракипа Колибарова на полях карты, написанное рукой Венцеслава под диктовку Петра Тошкова.

Знакомство с иностранцами в Боровце само по себе не вызывало бы подозрений — с каждым может произойти такая встреча и случайный разговор. Но встреча с иностранцами, высланными впоследствии как «персона нон-грата», в сочетании со встречами с Ракипом Колибаровым и скомпрометированным фельдфебелем из Сливницы переходила уже в разряд сомнительных случаев, которые, бесспорно, вызывают подозрения.

И в отношении Венцеслава Рашкова гипотеза капитана Ковачева была неплохо обоснована. Капитан мотивировал его самоубийство рядом бесспорных и очевидных фактов:

1. Соучастие в порче вакцины.

2. Раскрытие вредительства.

3. Провал подготовляемого бегства за границу.

4. Неминуемый арест.

Все это, по мнению капитана Ковачева, вполне объясняло безвыходность положения и отчаяние Рашкова, которые в конечном счете привели молодого человека к самоубийству.

Аввакум Захов не выступил с вполне законченной гипотезой. Он высказал лишь предположение, что Венцеслав Рашков не покончил с собой, а был убит, и выдвинул контртезис, что доктор Петр Тошков не имеет никакого отношения к диверсии.

Какие были у Аввакума основания столь решительно возражать против главных положений версии капитана Ковачева? Его личное знакомство с доктором и Венцеславом Рашковым? Но он был знаком с ними не более двух месяцев и время, проведенное в компании с ними, не превышало сорока часов, то есть двух суток? Конечно, в своей работе Аввакум всегда придавал большое значение собственным впечатлениям о людях. Так, например, первое впечатление о Сояне Ичеренском породило и первое сомнение — явный гурман и выпивоха, он был весьма сдержан и умерен в компании; властный и нетерпимый к подтруниванию, этот человек с его львиной головой, резким «начальническим» голосом и холодно-расчетливыми глазами вовсе не походил на сентиментального человека, лирическое героя.