Я уж хотел было заикнуться, что тираж диска-гиганта прибалтийского «Зодика» составил двадцать миллионов, но во время вспомнил, что пластинка «Disco Alliance» ещё не существует в этом мире и выйдет только в текущем году, и прикусил язык.

В общем, после вялых споров, комиссия остановилась на тираже в сто тысяч, расписалась в протоколах заседания и вручила копии представителю Московского Опытного Завода Грампластинок, а в простонародье МОЗГа.

— Отличный материал, — похвалил меня работник МОЗГа, складывая в свой портфель документы и мастер-ленты с моими записями, — Сам писал?

— У себя в Чебоксарах, — радостно жмурясь, кивнул я.

— Поверь моему опыту, они, — мотнул собеседник головой в сторону собирающихся по своим делам членов комиссии, — Уже в конце месяца потребуют довести тиражи до полумиллиона. Не хватает в стране такой музыки, как у тебя, так что разлетятся твои пластинки за неделю, как горячие пирожки на вокзальной площади.

Понятное дело, что тиражной комиссии с утра предшествовал худсовет, но на нём не возникло никаких вопросов и возражений, хоть и председательствовал там композитор Никита Богословский. Да и о каких, собственно говоря, разногласиях могла идти речь, если песни и музыка, которые должны были выйти на виниле, давно прошли все возможные проверки и уже звучат на радио, телевидении и в кино.

Просто было одно маленькое «но» — в миньон с песнями я планировал тиснуть свою новую песню на стихи Киплинга в переводе Лозинского, а в пластинку с инструменталкой собирался протащить нигде ещё не прозвучавшую, кроме как на концерте в Новочебоксарске, композицию с участием Галины и её волынки. Вот эти-то две новинки и должны были одобрить Богословский и его свита.

По воспоминаниям современников я знал, что художественный совет с участием Богословского сродни лотерее: захочет — пропустит, не захочет и фиг тебе вместо пластинки, а пересмотр решения совета дело хлопотное и почти нереальное.

Да и завидущим человеком был Никита Владимирович.

Ведь это именно он примчался к своему приятелю председателю Гостелерадио Лапину с заявлением, что песня Паулса и Вознесенского «Танец на барабане» положена на мелодию еврейского гимна. Ну и с Ободзинским Богословский в своё время не красиво поступил, вынудив того исполнять свои песни и отказаться от сотрудничества с Тухмановым и Дербенёвым, что в последствие стало одной из причин заката карьеры очень оригинального певца.

Зная о таких, мягко говоря, нелицеприятных фактах из жизни композитора, я решил не рисковать судьбой новых композиций и пожаловал на худсовет с магическим амулетом, который вкладывает в головы окружающих нужные мне мысли. Ну, а что ещё оставалось делать с завистливым интриганом, дорвавшимся до какой-никакой, но власти над остальными композиторами, поэтами и исполнителями?

Короче, я не испытывал угрызений совести, когда в ожидании решения худсовета сидел в коридоре и с помощью амулета внушал Богословскому и его когорте, что моя музыка современна и крайне нужна советскому народу.

— Хорошие композиции, Валерий Борисович, — пожал мне руку Богословский, вручая копию протокола собрания худсовета со своей подписью и резолюцией «Одобрено», — Только у меня один вопрос имеется: почему два миньона, а не один гигант?

— Разные стили — разные пластинки, — пожав плечами, пояснил я, — На одной инструменталка, на второй песни. Как-то глупо мешать на одном диске разноплановую музыку.

По большому счёту интервью на радио я обязан Виктору Сергеевичу, а выпуску пластинок его жене — Капитолине Васильевне. Был у меня разговор с супружеской четой на эту тему в ресторане Дома Кино после премьеры фильма о спорте. Имеются у них какие-то влиятельные знакомые, о которых я, естественно, не стал расспрашивать.