Не знаю, многие ли замечали, но конфликт отцов и детей легче всего отследить по музыке. Редко когда так бывает, чтобы родителям и детям нравилось одна и та же музыка. Батя, помнится мне, последние годы русский шансон обожал, а для меня он, как серпом по одному месту. Не люблю. Водочка, селёдочка… Бр-р-р, вообще не моё. Слова сальные, а вместо музыки полька — дристуха. Умча — иста — ум — ца — ца, как бы её обозначил наш ударник, у которого с музыкальной грамотой нелады, но когда на этом языке объясняешь, он нормально понимает, чего от него хотят. Так что, я на себе знаю, что разные поколения слушают разную музыку. Свою, на которой их воспитали, которую они сами слушали одни на "костях", другие на кассетах, третьи на телефонах и под которую танцевали свои первые танцы.

Принесённые Саней листы я разложил в том порядке, в котором мы собирались исполнять их на смотре:

Юрий Антонов — Зеркало.

Земляне — Красный конь.

Группа Стаса Намина — Рано прощаться.

Лейся, песня — Родная земля.

Подстроив гитару, я ушёл в угол и встал у окна. Хоть какое-то отражение, да есть. Дома я обычно перед зеркалом распеваюсь. Помогает, если не хочешь потом на сцене гримасы корчить. Так что, дело привычки. Распевка у меня обычная. По мажорному аккорду распеваешь знакомые всем вокалистам гласные, и постепенно повышаешь тональность. Я обычно полторы октавы прогоняю вверх, чтобы разогреться.

Парни брякали за спиной, настраиваясь, но через пару минут затихли, и это заставило меня обернуться.

— Валер, а ты что делаешь? — спросил Саня, который оказывается подобрался поближе и слушал мои вокализы.

— Распеваюсь.

— А зачем?

— Саш, ты что как ребёнок? Вас в школе на уроках пения не учили распеваться?

— Так то в школе. Там горло детское, голос ломается.

— Ну, ты даёшь… Слушай, а как ты думаешь, для чего спортсмены перед стартом разминаются? Им что, силу некуда девать?

Ха, ну парни, вы попали… Мне и так вокальчик у Саниного ансамбля не нравился, но я тактично не лез. Поют, как умеют, и слава Богу. В учителя я не нанимался. Итак уже прилично им звучание причесал, а мне пока даже спасибо никто не сказал.

— Вы бы тоже распелись, — словно между делом бросил я басисту с клавишником, — Певец я не очень, так что если лажать начнёте, запросто можете меня сбить.

Картина маслом… Видели бы вы их лица! Там такое… Словно я их попросил балетные пачки поверх джинсов одеть. Настаивать я не стал. Отвернулся к окну и ещё минут пять распевался. Мало, конечно же, но как-то тяжело пошло, когда тебя в спину взглядами сверлят.

Распеваться парни не стали, и зря. Это до них дошло, когда я после первой же песни заставил всех отложить инструменты и мы под одну гитару начали отрабатывать вокал.

Ох, как я их дрючил. Старшина отдыхает. Тот, гоняя новобранцев по плацу, что только не придумывает. Нет, учить их одевать портянки на свежую голову я не стал, и до полов, которые положено мыть так, чтобы вода скрипела, тоже не опустился, но про рот, который следует при пении разевать на ширину приклада, они узнали. Вершиной моего лингвистического творчества стало объяснение о том, что верхние ноты надо брать как можно чётче и прицельней, а случайно в цель попадают только сперматозоиды.

Минут через двадцать все запросили пощады, точнее, на перекур ломанулись. Тоже мне, певцы. Я сам курю, но не тогда, когда петь собираюсь. Как-то не принято солисту кашлять в микрофон, опять же дыхалку поберечь стоит.

Кстати, а советские песни мне понравилось петь. Тот же Красный конь.