— Ладно, еще пять минут, — сказал сам себе верзила, и вдруг до его тонкого слуха донесся еле слышный голос. Каторжник напрягся, на цыпочках сделал несколько шагов и остановился. Голос показался ему до боли знакомым. Сколько раз за последнее время он наслаждался его мелодичным звучанием, как самой лучшей в мире музыкой.

«Это малыш! Не может быть! Сон какой-то! Бедный мальчик, его могут убить…» — пронеслось в его голове, и тут же он услышал окрик часового. Лжепатрульный хотел было остановить солдата, уже вскинувшего ружье, но времени не оставалось. Раздался выстрел, затем крик ребенка. Одним прыжком Татуэ перемахнул через забор и добежал до двери под № 3. Маленькое тело, скорчившись, лежало на земле. Из камеры доносились возгласы негодования. Заключенный метался по комнате вне себя от ярости и бессилия.

Маленький горбун был жив. Он снова застонал, но бродяга приложил руку к его губам и прошептал:

— Не кричи, мой дорогой! Это я, Татуэ…

За оградой послышались команды «Тревога! К оружию!», громкие голоса и топот охранников, бегавших в поисках ключей. Воспользовавшись суматохой, Татуэ схватил ребенка на руки и прошептал через дверь несчастному отцу:

— Ваш сын жив, не беспокойтесь, я позабочусь о нем.

Не дожидаясь благодарности, он с невероятной скоростью добежал до двери своей камеры, вытащил из кармана ключ, открыл ее и так же быстро закрыл. Гектор не проронил ни звука, лишь, когда захлопнулась дверь, тяжело вздохнул.

— Где тебе больно? Давай посмотрим, — спросил верзила сдавленным голосом.

— Нога! Очень сильно жжет ногу.

— Ничего, потерпи…

На самом деле мужчина понимал, что рана опасна, и, может быть, задета кость, но времени на размышления не было. По лагерю объявили тревогу, и необходимо было на всякий случай подготовиться к осмотру камер.

Татуэ осторожно уложил мальчика на кровать, переоделся и, расстелив доломан на полу, сказал:

— Ложись под кровать! Если они придут, не бойся!

— Я не боюсь, — ответил чуть слышно маленький горбун.

Слова ребенка воодушевили бывалого каторжника, и он продолжал действовать так умело, как будто его глаза видели в темноте. Бродяга завернул малыша в доломан и подтолкнул как можно дальше под кровать.

— Не шевелись, ничего не говори, чтобы никто не заподозрил, что ты здесь. Все будет хорошо. Смелее, Тотор, и твой отец будет на свободе.

Ради свободы своего отца маленький герой был готов терпеть что угодно.

Татуэ нагнулся и стал надевать колодки. Замок не запирался. Не теряя самообладания, он попытался еще раз, вставил «соловушку», но руки дрожали и ему никак не удавалось справиться с железкой.

— Надо закрыть во что бы то ни стало, — бормотал великан. — Если они захотят проверить балку правосудия…

Было слышно, как снаружи метались солдаты и охранники в поисках нарушителя.

— Заключенные! Надо проверить заключенных! — прокричали невдалеке.

В тот момент, когда подходили к его двери, Татуэ почувствовал щелчок закрывающегося замка на колодках: «Уф! Очень вовремя!»

Тяжелая дверь открылась, и люди заполнили помещение. Один из солдат держал фонарь, который он сунул чуть ли не в лицо каторжнику, и, глядя Татуэ в глаза, грубо сказал:

— Посмотрим твои колодки!

Несмотря на то, что обстановка складывалась напряженная, бродяга засмеялся и спокойно произнес:

— Смотрите, я их еще не съел?

Дулом револьвера охранник постучал по металлу.

— Ладно, — проворчал он. — Могу поспорить, что с такими браслетами ты сегодня не выходил подышать свежим воздухом в манговую рощу.