Владельцы «Джона» засыпали меня вопросами, каким образом наше судно погибло. Казалось, мои ответы вполне удовлетворили их. Тогда, вынув монеты, я попросил взять их в залог, а мне вместо них выдать маленькую сумму. Но мой залог отвергли; меня снабдили чеком в сто долларов, сказав, что я могу возвратить их, когда мне заблагорассудится.

Итак, мы с Рупертом могли приобрести все необходимое.

Мы отправились в бассейн Альбани в надежде застать там «Веллингфорд»; но нам сообщили, что он только что отплыл, взяв с собою на борт негра с вещами его молодого хозяина; несчастный ездил в Кантон с молодым Веллингфордом, а теперь возвращался один на родину с печальным известием о гибели мистера Мильса.

Нельзя было терять времени: надо было во что бы то ни стало опередить «Веллингфорд» на пакетботе.

Мое волнение было так велико, что я не мог решиться сойти с палубы до тех пор, пока не был брошен якорь, вследствие прилива. С наступлением ночи Руперт преспокойно улегся спать. Я последовал его примеру. На другой день около полудня я увидел «Веллингфорд», входящий в бухточку; но тут деревья скрыли его от наших глаз.

Едва мы очутились на берегу, как бросились бежать со всех ног; даже Руперт не переводил дыхания.

Никогда еще Клаубонни не казалось для меня настолько привлекательным, как в эту минуту. Дом, утопающий в густой зелени аллеи, виноградники, прекрасные зеленые пастбища, бархатистая травка, слегка колеблющаяся под дуновением южного ветра, стада, расположенные группами под тенью деревьев — все это навевало на душу приятное спокойствие и довольство. И ради чего я расстался со всей этой прелестью? Для борьбы с пиратами, для крушения у берегов Мадагаскара!.. Я рисковал своею жизнью в маленькой лодочке среди бушующих волн и непроглядной тьмы!

Мы уже были недалеко от леса, как увидели, что наши сестры вошли туда, направляясь к нашей любимой беседке. В тот же момент показался Неб, шедший по другой дороге. Бедняга подвигался черепашьими шагами — ему нечего было торопиться с грустными вестями; мы, думая опередить негра, избрали кратчайший путь, но, застрявши в кустарниках, опоздали. Неб уже стоял перед своими госпожами бледный, как мертвец, не будучи в состоянии произнести ни слова, несмотря на то, что Люси трясла его изо всех сил, чтобы добиться от него объяснений. Вдруг он повалился на землю и начал рыдать.

— В чем дело? — вскричала Люси. — Стыдно тебе, что ты убежал, или же с братьями приключилось несчастье?

— Это из-за меня, дорогая моя! — сказал я из-за кустов. — Но, вот, мы оба здесь, здравы и невредимы!

Обе вскрикнули от радостной неожиданности, и в одно мгновение мы очутились в объятиях — я у Люси, а Руперт — у Грации. Как это произошло, трудно объяснить, потом каждый из нас поцеловал свою сестру. Они плакали от радости, что это первая минута счастья после целого года нравственных страданий.

Неб же не двигался с места, устремив на нас удивленный взор: он не верил своим глазам, сомневаясь, мы ли это. Удостоверившись в действительности, он опять повалился на землю, начал кататься во все стороны и мычать от радости. Затем, как стрела, пустился к дому, крича изо всей силы:

— Мистер Мильс возвратился! Мистер Мильс возвратился! Понемногу мы пришли в себя. Пошли бесконечные вопросы и ответы. Никто еще не знал о нашей мнимой гибели. Гардинг был здоров. Он сообщил Грации и Люси имя нашего судна, но умолчал о том, что видел нас перед отплытием.

Грация торжественно потребовала подробного рассказа о наших приключениях. Руперт, как старший из нас, начал ораторствовать, пустив в ход все свое красноречие. Особенно он распространялся насчет ядра, просвистевшего над его головой, чем произвел сильное впечатление на Грацию. Люси же, зная страсть своего брата все преувеличивать, чтобы выставить себя героем, осталась равнодушною к его рассказам, даже прервала его:

— Ну, довольно об ядре; будем говорить о другом.