— А кто поверит в ваши бредни об экспериментаторах из чужого мира? — Я обозлился и не заметил, как высказал собственную догадку: Люда еще не успела ничего объяснить. Конечно, она тут же воспользовалась моим промахом:

— Вот видите, вы сами верите в эти «бредни». Верите, верите: это же ваша идея.

Ганька гнусно хихикнул и сунул кулак в рот: сдерживался воспитанный мальчик. Я хотел его осадить, но понял, что уже остыл, перегорел. Да и догадка моя не лишена оснований, если вспомнить о недавних приключениях в пространственном мешке, связывающем два мира, две Земли. Но раз так, значит, пропажа машин — запланированная часть опыта. Или незапланированная, так сказать, побочный эффект. Непредусмотренный расчетами. Но и в том и в другом случаях они должны вернуться назад, иначе пропадает тайна эксперимента. А в сохранении тайны они — участники опыта — явно заинтересованы. Подумайте сами: мы двое — Ганя и я — случайно открыли существование пространственного мешка, волею чего-то непонятного соединившегося с моей квартирой. Будем считать — это только рабочая гипотеза, — что наше невольное «открытие» совсем не входило в планы тех, кто управляет «мешком». Однако два свидетеля еще не опасны: кто им поверит, да и видели они, в общем, не слишком много, чтобы их выводы переросли зыбкий уровень домыслов и догадок. Точно так же рассуждали мы с Ганей, когда решили не рассказывать никому о нашем приключении. Ганька слова не сдержал, поделился с Людой. Но сие не беда: она девочка умная и попусту не болтает.

Но кто бы мог подумать, что свидетелем «побочного эффекта» с машиной окажется тот же Ганя? И что он немедленно посвятит меня в суть происшедшего. Это совпадение может вызвать у нас соответствующие ассоциации, натолкнуть на разумные выводы. Причем только нас двоих натолкнуть: ни милиция, ни товарищи из института не гуляли по улочке с двумя рядами дощатых домов, а стало быть, никак не связывают пропажу машин с существованием некоего соседнего мира. А мы связываем — это несомненно. Значит, мы стали опасны. Значит, за нами нужно последить. И последнее «значит» — «тип в майке» оттуда…

— Ну-ка проверь телефон, — сказал я Гане.

Телефон молчал по-прежнему, и нам оставалось только одно. Во всяком случае, мне так казалось, что одно.

Я подошел во дворе к доминошникам и спросил тихонько «типа в майке»:

— Можно вас на минуточку?

Он обернулся испуганно, но, увидев меня, а позади — Люду с Ганей, заулыбался:

— А-а, свидетели… Ну, чего?

Он подошел к нам, смешно косолапя и переваливаясь — грузчик или матрос, где ему сотку за восемь секунд одолеть! — спросил (вот тоже: «подошел и спросил»):

— Может, обсудить происшествие желаете? Так без полбанки трудненько будет…

— Обойдетесь, — строго сказала Люда, а вечно спешащий Ганька перебил ее, бухнул:

— Вы зачем нам телефон испортили?

Даже я оторопел от Ганькиного заявления, а «тип» — так тот прямо глаза на лоб вытаращил:

— Какой телефон? Ты что, малый, в уме?

— Он шутит, — исправила положение Люда, — он у нас шутник, балагур. Вы не обращайте внимания.

— Почему не обращать, — заорал обиженный Ганя, — еще как обращать! — Он рванулся к «типу», схватил его за майку: — Ты почему машину увел, гад?

Я невольно оглянулся: не слышит ли кто? Но двор в эту жаркую обеденную пору был пуст, а трое оставшихся доминошников, собрав черные костяшки игры, уже шли по своим квартирам.