Еще более высокий авторитет, миссис Урсула, жена цирюльника Бенджамина Садлчопа, придерживалась точно такого же мнения.

Таковы были дары и достоинства, которыми природа и мнение окружающих людей наделили обоих юношей.

В один прекрасный апрельский день, выполнив предварительно свои обязанности по прислуживанию хозяину и его дочери за столом во время обеда в час дня – такова, о юноши Лондона, была суровая дисциплина, которой должны были подчиняться ваши предшественники! – ‑и совершив свою собственную трапезу, состоявшую из остатков с хозяйского стола, в обществе двух служанок – кухарки и горничной мистрис Маргарет, – оба ученика сменили своего мастера в лавке и по принятому обычаю старались привлечь внимание прохожих к изделиям хозяина, расхваливая их на все лады.

Нетрудно догадаться, что в этом искусстве Дженкин Винсент далеко опередил своего более сдержанного и застенчивого товарища. Лишь с большим трудом – ибо он стыдился этой обязанности – Танстол мог заставить себя произносить заученные фразы: «Что вам угодно? Карманные, стенные часы, очки? Что вам угодно, сэр? Что вам угодно, мадам? Очки, карманные, стенные часы?»

Но это унылое повторение одних и тех же сухих фраз, несмотря на перестановку слов, казалось бледным и бесцветным в сравнении с блестящим красноречием разбитного, горластого и находчивого Дженкина Винсента. «Что вам угодно, благородный сэр? Что вам угодно, прекрасная мадам?» – восклицал он дерзким и в то же время вкрадчивым голосом, способным польстить тем, к кому были обращены эти слова, и вызвать улыбку у окружающих.

– Господь да благословит ваше преподобие, – говорил он, обращаясь к почтенному священнику, – греческие и древнееврейские тексты испортили глаза вашего преподобия – купите очки Дэвида Рэмзи! Сам король – да благословит господь бог священную особу его величества! – никогда не читает древнееврейских или греческих книг без очков.

– Тебе это доподлинно известно? – спросил тучный пастор из Ившэмской долины. – Что ж, если глава церкви носит очки – да благословит господь бог священную особу его величества! – попробую, не помогут ли они и мне, ибо, с тех пор как я перенес тяжелую лихорадку – не припомню, когда это было, – я не могу отличить одну еврейскую букву от другой. Подбери‑ка мне, любезный, такие же очки, какие носит сама священная особа его величества.

– Вот не угодно ли, ваше преподобие, – сказал Дженкин, вынимая очки и прикасаясь к ним с величайшим почтением и уважением, – три недели тому назад благословенная особа его величества надевала эти очки на свой благословенный нос и, несомненно, оставила бы их у себя для своего собственного священного пользования, если бы они не были, как вы сами, ваше преподобие, можете убедиться, в оправе из чистейшего гагата, что, как изволили заметить его величество, больше подобает епископу, нежели мирскому владыке.

– Поистине, – воскликнул достопочтенный пастырь, – его величество король в своих суждениях всегда был подобен Даниилу! Дай‑ка мне эти очки, любезный. Кто знает, чей нос они будут украшать через два года? Наш преподобный брат из Глостера уже в преклонных летах.

Затем он вынул кошелек, заплатил за очки и, приняв еще более важный вид, вышел из лавки.

– Как тебе не стыдно, – сказал Танстол своему товарищу. – Эти очки совершенно не для его возраста.

– Ты настоящий олух, Фрэнк, – ответил Винсент. – Если бы этому ученому мужу очки нужны были для чтения, он примерил бы их, прежде чем купить. Он не собирается сам смотреть через них, а для того, чтобы другие люди могли смотреть на него, эти очки нисколько не хуже самых лучших увеличительных стекол, какие только есть в нашей лавке.