Обернемся за пятнадцать минут и захватим тебя на обратном пути. А ты там быстренько и без суеты объясни пареньку, что почем. Помнишь лекцию по психическим заболеваниям, которую я прочел тебе на прошлой неделе у Синелицего?
Лекцию я помнила. К моей чести надо сказать, что кот запомнил ее еще крепче. Когда он довел меня своими высказываниями насчет «психоделической сущности женщины в отношении к пропорциональной длине ее юбки», я дотянулась до стакана и облила его компотом.
…Хитончик мне пошили обалденный — белоснежный, с вышивкой, подвязали под грудью золотым пояском, выдали кожаные сандалии со шнуровкой до колен, волосы собрали под сеточку, и получилась я вся из себя настоящая гречанка. Если что и могло меня выдать, то только стринги (как ни настаивали на своем костюмеры, не шататься же мне по Древней Греции без трусов!).
Переходником владел кот, так что благодаря именно его хитроумной комбинации нажатия кнопок мы одновременно переместились в разные места. Не знаю, как напарники, а я — в самое затхлое, пыльное и грязное.
Никогда не предполагала, что так выглядит мастерская скульптора. Довольно большая, но почти пустая комната, куча битого мрамора в углу, высокий треножник с установленной на нем скульптурой, мусор, антисанитария, гора маленьких амфор из-под вина, рабочие инструменты: молоток, тесак, набор стамесок…
Молодой человек в мятой тунике, небритый, лохматый, с безумным взглядом, вился вокруг статуи, которая поначалу вызвала у меня эстетический шок. Она больше всего напоминала какую-нибудь фигурку типа Великая Мать-Язычница. Талия уже, чем у меня, бедра в полтора раза шире плеч, грудь восьмого, а то и двенадцатого размера. Лицо едва прорисовано, на голове шиньон, вся, естественно, без ничего, даже без стрингов.
Сам Пигмалион никого вокруг не видел, пока я не чихнула. Тут он сразу меня заметил, подпрыгнул на месте, хлопнул себя по бедрам и закричал:
— Кто ты, о женщина? И как попала в сие пристанище мое?
Вэк… я и забыла, что девушкам здесь не разрешалось запросто разгуливать, заходя куда попало в гости, к тому же, похоже, его несколько напугала неожиданность моего появления, поэтому я второпях ляпнула первое, что взбрело в голову:
— Я… э-э… богиня, покровительница всех скульпторов.
— Афина Паллада?!
— Да-да-да, почему нет, она самая! Клево звучит, правда?
Он упал на колени и простерся передо мной, но не сдержал любопытства как истый грек:
— Слава тебе, о совоокая наставница, обучившая Дедала! А что ты, собственно, здесь делаешь, о премудрая девственница?
Да-а-а-а, парень явно не обременен большим умом. Я сочувственно вздохнула, поправила хитончик и демонстративно-высокомерно ответила:
— Ты же скульптор, творец, овеянный вдохновением богов, и я всегда присутствую рядом, когда ты работаешь зубилом, иначе ты бы ничего путного не создал!
— Хвала, хвала тебе, о защитница городов!
— Вот только… когда ты создавал ЭТО, я, похоже, болела. Или была не в себе, или перебрала нектара с Зевсом. — Я с трудом заставила себя посмотреть на статую, нет, это действительно полное уродство. — По-моему, эту штуку ты точно создал без малейшего участия муз!
— О лучезарная Афина, чья красота заставляет замирать в немом восторге сердце, — явно слушая лишь самого себя, продолжал надрываться горе-скульптор. — Молю тебя, снизойди к моей просьбе! Небеса благоволят к творцам, ведь верно?
— За этим я и явилась твоему взору, — мрачно буркнула я, хотела присесть, но, поглядев еще раз на всю эту пыльную антисанитарию, разумно передумала. — Что тревожит тебя, сын мой?
— Э-э, не понял, чей я сын?!!
— Это образное выражение. Чего конкретно надо, а?
— Я влюблен в свое творение! Что мне делать на свете, если она лишь мертвый камень? Сойти к Аиду раньше срока…
Так, это вроде уже первый признак суицидальной паранойи. |