Я вздохнул и нехотя проснулся. Звезды мерцали. Бейстшоу спал сидя, в неловкой позе. Я пожалел, что нельзя немедленно поделиться с ним увиденным во сне.

Но вместо задушевной беседы и доверительности следующий день принес нам противоборство.

Бейстшоу утверждал, что суша близко, — он видел береговых птиц, водоросли и плавающие в воде ветки. Я ему не верил. К тому же и цвет воды переменился, убеждал он меня, — она стала желтее. Однако я этого не находил. Он давил на меня своей эрудицией — мол, он ученый, изучал морские карты, направление течений, производил расчеты и наблюдал все признаки близкой суши. Это именно так. Но я упорствовал в своем неверии, боясь преждевременно радоваться, чтобы не столь горьким было разочарование, в случае если он ошибается.

Но настоящая беда разразилась, когда в западной стороне горизонта я вдруг увидел корабль. Я стал кричать к прыгать, махая в воздухе рубашкой. В неистовом возбуждении я бросился за дымовой шашкой. Все сигнальное оборудование я содержал в порядке, то и дело перечитывая инструкции. И теперь, дрожа от волнения, потными руками неуклюже зажигал шашку.

Между тем Бейстшоу со всей присущей ему невозмутимостью спросил:

— Зачем вы собираетесь сигналить?

Черт! Парень, кажется, не хочет, чтобы его спасали! Он намерен упустить такой шанс!

Повернувшись к нему спиной, я пустил на воду шашку. В голубое небо начал подниматься черный дымок. Я продолжал неистово махать рубашкой. Я уже чувствовал, как меня обвивают руки Стеллы, как она утыкается лицом мне в плечо. И в то же время сердце мое полыхало черной злобой к этому полоумному Бейстшоу, сложа руки сидевшему на корме. Бездействие его было возмутительным!

Но корабль на горизонте исчез — видимо, воображение сыграло со мной злую шутку. Я был обескуражен и подавлен усталостью, которую впервые ощущал так остро. И когда надежда, поманив меня, исчезла, погрузив во мрак еще более кромешный, произошло то, чего я так боялся.

— Мне не хочется огорчать вас объяснением, что это всего лишь ваша галлюцинация, — сказал он мне, потному и обессилевшему.

— Ах ты, несчастный слепец! — вскричал я. — Ты же не мог разглядеть корабль, а он был, был на горизонте!

— Очки корректируют мое зрение до ста процентов, — возразил он, и педантизм этого ответа разъярил меня до последней степени.

— Ты, кретин четырехглазый, что ты все каркаешь, беду накликаешь! Думаешь, в твою башку компас вделан? Сам можешь сколько угодно верить, будто знаешь, куда нас несет, но мне-то баки не заколачивай! Я хочу, чтобы нас спасли, и буду ждать этого!

— Успокойтесь. Вовсе я не каркаю и никакие баки не заколачиваю. За несколько часов до нашей катастрофы я изучал карты, и знаю, что берег близко. Нас отнесло в восточном направлении — значит, мы должны очутиться у Канарских островов. Это испанская территория, где нас интернируют. Не дурите, неужели вам не обрыдла эта война? Лишь по чистой случайности вас не уничтожило взрывом, вы не стали пищей акулам. Я хочу, чтобы лодку пригнало к Канарам и нас интернировали. Тогда до конца войны я смогу оставаться там и продолжать свои исследования, чего дома мне не разрешат, дойди я хоть до Вашингтона. В Штатах у меня есть деньги — старик оставил мне почти сто тысяч, — и мы сможем потом переместиться туда. Я обучил бы вас. Вы паренек смышленый, хотя голова и набита нелепыми представлениями о вашем характере и предназначении. За год вы узнаете больше, чем доктора-биохимики. Взвесьте шанс, который сам плывет вам в руки. Проникнуть в тайны живой материи, постигнуть, как зарождается жизнь, — это же величайшая мечта человечества! Разгадать загадку сложнее загадки Сфинкса! Мир откроется вам во всей своей полноте!

Воодушевившись, он говорил и говорил, а я слушал его со страхом и непонятным трепетом — не благоговея перед этим мощным потоком интеллекта, а ощущая свою несвободу, порабощенность, в которой пребывал сколько себя помню.