Тарзан – 6

I

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ ТАРЗАНА

В томной позе разлеглась Тика в тени тропического леса. Она была обольстительна и женственно прекрасна! Так, по крайней мере, казалось Тарзану – человеку-обезьяне, который сидел, притаившись на нижних сучьях дерева и не спускал с нее глаз. Если бы вы видели, как уверенно сидел он на качающемся суку гигантского дерева в девственной чаще джунглей, если бы вы видели его темную от загара кожу, палимую яркими лучами тропического солнца, которое светило сквозь пышную, зеленую листву, шелестевшую над ним, – его стройное, мускулистое тело, приникшее к древесному стволу, сосредоточенное выражение его склоненного вниз тонкоочерченного лица и томный блеск его умных, серых глаз – вы бы приняли его за воскресшего полубога античного мира.

Вы бы не поверили, что он младенцем сосал грудь вскормившей его отвратительной, волосатой обезьяны, и что со времени смерти его родителей в хижине на далекой окраине джунглей, у него не было других друзей, кроме упрямых самцов и злых самок из племени гигантских обезьян Керчака. И если б вам удалось прочесть мысли, копошившиеся в его здоровом, нетронутом мозгу – те тайные желания и мечты, которые проснулись в нем при виде Тики, – вы бы сочли историю происхождения Тарзана сплошным вымыслом. Разве мог страстно полюбить обезьяну сын кроткой леди и гордого английского аристократа старинного славного рода?

Тарзан и сам не знал тайны своего происхождения. Не знал, что он Джон Клейтон, лорд Грейсток, имеющий почетное место в палате лордов. Да если б и знал, он бы этого не понял.

Как, однако, была прекрасна Тика! Конечно, Кала была прекрасна, как и все матери, но Тика была прекрасна по-своему – той особой, невыразимой прелестью, силу которой Тарзан стал смутно постигать.

Много лет Тарзан и Тика провели бок о бок. Они были товарищами в детских играх, а Тика еще и теперь любила пошалить, тогда как ее сверстники-самцы стали угрюмыми и мрачными обезьянами. Из всех былых друзей детства, только они оба – Тарзан и она – сохранили природную свою живость и игривость. Этим обстоятельством Тарзан (если б он стал размышлять) и объяснил бы свое растущее влечение к молодой самке. Но сегодня, глядя на нее сверху, с дерева, он в первый раз в жизни обратил внимание на ее красоту. Никогда он об этом раньше не думал. Прежде, играя с нею в пятнашки или прятки, он, как и все обезьяны их племени, восхищался лишь ее ловкостью и быстротой в беге, ее уменьем прятаться в густых зарослях джунглей.

Тарзан стал почесываться, глубоко запустив пальцы в шапку своих темных волос, обрамлявших его красивое, молодое лицо. Он глубоко вздохнул. Только что открытая им красота Тики повергла его в уныние. С завистью глядел он на мягкую красивую шерсть, покрывавшую ее тело. Свою собственную, гладкую, коричневую кожу, он ненавидел всей силой своей души. Он и ненавидел ее, и презирал, и питал к ней глубокое отвращение. Долгие годы он лелеял мечту, что со временем и его гладкая кожа обрастет волосами, как у братьев его и сестер, но теперь он уже не надеялся более. И большие зубы Тики, хотя и не такие крупные, как у самцов, были во сто крат больше и красивее крохотных зубов Тарзана. А ее морщинистый лоб, ее широкий, плоский нос, а ее рот! Тарзан собрал свой рот в комочек, затем, надув щеки, принялся быстро-быстро мигать глазами. Он, однако, ясно сознавал, что эта грубая имитация не передает и в слабой степени подкупающей красоты и грации мимики Тики.

В этот солнечный полдень, когда он любовался ею, показалась на лужайке еще одна обезьяна: Тог – молодой самец.

Неуклюже топтался Тог по сырой траве почти на одном и том же месте. Очевидно, он отправлялся в поиски за пищей, но мимоходом стал медленно приближаться к дереву, под которым отдыхала Тика. Многие обезьяны из племени Керчака находились тут же, поблизости.