— Удивительно! Жандарм — творец королей! — пробормотал про себя Фрикэ и прибавил вслух: — Вы, значит, скоро собираетесь посадить его на здешний трон?

— Да, Фрикэ. А пока вот обучаю его воинов.

— Удивляюсь одному: неужели они понимают ваши команды?

— Не понимают, а все-таки исполняют… механически.

— Как это так?

— А как у нас в армии: разные инородцы не понимают ни слова по-французски, а команду заучивают? Так же вот и они.

— Это правда.

— И мои здешние рекруты не очень тупы: как видите, в одну неделю обучились всему. Правда, у Сунгойи есть очень действенное средство для развития понятливости.

— Понимаю. Что-нибудь в немецком вкусе, мордобой, палки…

— Совсем нет. Он просто объявил с самого начала, что тем, которые окажутся бестолковыми, будет отрублена голова. Вы представить себе не можете, как подействовало это нехитрое средство. Однако пойдем в хижину. Таким важным персонам неприлично долго беседовать под открытым небом. Да и форму мне хочется скинуть: хоть она и впечатляет, зато жарко в ней невыносимо.

— Это вы ее так бережно увозили в чемодане, когда покидали улицу Лафайета?

— У меня во всем доме только одно и оставалось, чем я дорожил.

Сказано это было с таким чувством, что вся комичность положения, в котором находился старый солдат, как бы на время отошла на второй план. Не хотелось больше смеяться над его непризнанным генеральством и над тем, что он всю эту глупость принимал всерьез.

— Как monsieur Андрэ… отнесся… к моему… бегству?

— Очень жалеет и послал меня за вами.

— Я не вернусь на яхту, пока там моя жена. Лучше сделаюсь канаком и умру здесь.

— Ну, вот, что это вы! Желтая лихорадка не век будет продолжаться, и monsieur Андрэ отправит вашу дражайшую половину в Европу с первым же почтовым пароходом. Я и сам буду рад, когда она вас покинет. Знаете, как только она появилась, на нас посыпались несчастья и беды. Сломал себе ногу monsieur Андрэ, потом…

— Что вы говорите?.. Monsieur Андрэ? — Жандарм побледнел.

— Доктор говорит, что ничего опасного нет, но шесть недель нужно лежать, а для энергичного человека это очень тяжело. Не случись несчастья, он бы тоже был здесь. Но это еще не все. С вашей женой тоже случилась неприятность.

— Вот что, Фрикэ. Я вас очень люблю и очень дорожу вашей дружбой. Ради этой любви и этой дружбы дайте мне слово никогда не упоминать о моей жене. Я ее имени не желаю больше слышать. Хорошо?

— Извольте, но только я вам должен сначала сказать…

— Довольно. Ни слова. Вы мне обещали.

— Ну, как угодно, — сказал Фрикэ. — В конце концов, дело не мое.

Друзья шли в это время по бесконечно длинной улице с многочисленными хижинами по обеим сторонам и красивыми тенистыми деревьями.

Позади хижины вся поляна была очищена с помощью огня от пней, и на ней в изобилии росли бананы, маниоки, сорго, просо.

Это селение было гораздо благоустроеннее и опрятнее других деревень, встречавшихся вблизи морского побережья. Бамбуковые хижины, крытые пальмовыми листьями, имели привлекательный и даже кокетливый вид.

Фрикэ и Барбантон подошли к дому, превосходящему других по размеру. У дверей стоял часовой, молодецки взявши на караул. Барбантон отдал честь.

— Мы пришли, — сказал он.

Глава XIV

Претендент на престоле. — Монарх — добрый парень. — Фрикэ узнает, что и он входит в состав правительства.