Гнев и отчаяние, овладевшие моряками, сменились бесконечным изумлением, когда они увидели, что от берега отошли 5–6 пирог с островитянами, везшими на обмен свиней, голубей и кокосовые орехи. «Я должен был изо всех сил сдерживаться, чтобы не отдать приказ стрелять», — записал в дневнике Лаперуз.

Катастрофа, лишившая экспедицию части офицеров, тридцати двух лучших матросов и двух шлюпок, существенно повлияла на планы Лаперуза. Самая незначительная авария могла вынудить его либо сжечь, либо потопить один из фрегатов, чтобы оснастить другой. Итак, Лаперуз принял решение немедленно идти в Ботани-Бей, исследуя лежащие на пути острова, еще не нанесенные на карту.

Четырнадцатого декабря был обнаружен прекрасный остров Ойолава, когда-то открытый Бугенвилем, но лишь замеченный им издалека. Этот остров находился всего лишь в восьми лье от острова Мануа, где произошла кровавая бойня. Даже Таити едва ли может сравниться с ним в красоте, размерах, плодородии почвы и плотности населения. Когда фрегаты приблизились к его северо-восточной оконечности, их тотчас же окружили пироги, нагруженные плодами хлебного дерева, кокосами, бананами, сахарным тростником, голубями, курочками-султанками и поросятами. Жители острова Ойолава очень походили на коварных предателей с острова Мануа: и ростом, и костюмами, и чертами лиц. Сходство было столь велико, что матросам показалось, будто они узнают убийц, и Лаперузу пришлось использовать весь свой авторитет и даже употребить власть, чтобы не дать матросам стрелять по толпе. Он не мог позволить своим людям наказывать обитателей острова Ойолава за бойню, учиненную их собратьями за 8 лье отсюда, ибо в таком случае пострадали бы невинные.

Когда гнев французов мало-помалу утих, началась оживленная торговля, проходившая весьма спокойно, так как малейшая несправедливость тотчас же наказывалась и пресекалась при помощи ударов, угрожающих жестов и слов.

Присутствие в толпе большого числа женщин и детей свидетельствовало, казалось, о мирных намерениях островитян.

«Но мы имели веские основания не доверять более туземцам, умевшим создавать видимость благорасположения, и были готовы пресечь любые враждебные действия таким способом, что островитяне стали бы опасаться мореплавателей, — писал Лаперуз. — Я склонен думать, что мы оказались первыми, кто стал торговать с этим народом, ибо они не имели ни малейшего представления о железе. Они постоянно отбрасывали в сторону любые предлагаемые им железные предметы и отдавали предпочтение одной-единственной бисерине, отвергая топор или шестидюймовый гвоздь. Природа столь щедро одарила их плодами и живностью, что они желали получить в обмен лишь предметы роскоши. Среди довольно большого числа женщин я заметил двух-трех миловидных. Волосы их были украшены цветами и зелеными лентами, опоясывавшими голову, в косички были вплетены травы и мох. Они были хорошо сложены, руки у них были округлые и очень изящные, а их глаза, черты лиц и жесты свидетельствовали о мягкости характера, в то время как лица мужчин выражали плутоватость и свирепость».

Лаперуз узнал от островитян, что архипелаг Мореплавателей, названный так Бугенвилем потому, что его обитатели проводят почти всю свою жизнь на воде, в пирогах, состоит из десяти островов: Опун (самый восточный), Леоне, Фанфуе, Мануа, Ойолава, Калинассе, Пола, Шика, Оссамо и Уэра. Острова эти, расположенные на 14° южной широты и на 171–175° западной долготы, составляют один из самых красивых архипелагов Южных морей.

«Обитатели этих островов, — говорится в отчете, — превосходят ростом и пропорциональностью телосложения всех, кого нам доводилось видеть до сих пор. Рост их достигает пяти футов десяти — одиннадцати дюймов (примерно 175–178 см), и даже удивляет не только сам рост, но гигантские размеры отдельных частей тела этих колоссов. Наше неуемное и, быть может, излишнее любопытство позволяло островитянам сравнивать их физическую силу с нашей, и всегда эти сравнения говорили не в нашу пользу.