Кто-то уже развел в камине огонь; после наступления темноты в Хилл-Энде резко холодало — шел май, приближалась зима. Слава Богу, в комнате тепло! Не придется спать в теплом белье. Александр подбросил в камин угля — вот это да, уголь! Откуда он взялся? В округе как будто нет угленосных пластов, а ближайшая железная дорога — боковая ветка в Райдале, до нее и не доберешься.

Видимо, дневной сон освежил Александра, поэтому усталости он не чувствовал; выудив из седельной сумки Плутарха, он подкрутил фитиль керосиновой лампы, чтобы было удобнее читать, и нагишом забрался в постель, в которую кто-то заботливо подложил грелку.

Неожиданно приоткрылась дверь: Александр прекрасно помнил, что запер ее. Но разумеется, у хозяйки постоялого двора имелись ключи от всех комнат. Вошла Руби в кружевном пеньюаре со множеством оборок. На каждом шагу пеньюар распахивался, открывая взгляду пару длинных стройных ног обутых в отделанные лебяжьим пухом туфельки без задников, на тонких каблучках. Роскошные волосы ниспадали на спину совсем как у леди Годивы.

Заглянув через плечо Александра в книгу, Руби возмутилась:

— Что за китайская грамота?

— Это греческий. Плутарх, жизнеописание Перикла.

Она оттеснила его бедром, присела на край кровати и принялась развязывать ленту спереди на пеньюаре.

— Ты загадка, Александр Кинросс, тайна за семью печатями, ясно? Я тоже знаю мудреные слова, хотя нигде не училась. Но ты прямо ученый. Стало быть, греческий понимаешь? И латынь?

— Да. А еще французский. И итальянский, — с нескрываемой гордостью подтвердил он.

— И могу поклясться, побывал не только в Калифорнии. Я с первой минуты поняла, что ты не из простых. — Лента наконец поддалась, Руби спустила пеньюар с плеч, обнажив полную высокую грудь безупречной формы. Ее талия была тонкой, а живот плоским даже без корсета.

— Да, я много где побывал, — с притворной невозмутимостью подтвердил Александр. — Ты пришла обольстить меня или ввести в искушение.

— Сдается мне, ты долго якшался со святошами.

— Даже вырос среди них.

— Сразу видно, а я от тебя такого не ожидала. От тебя я хочу любви, и не смей даже заикаться о деньгах! Когда содержишь бордель, горбатятся девчонки, которым ты платишь, и незачем ублажать посетителей самой. Имей в виду: я разборчивая, целых девять лет ни с кем ни сном ни духом! Так что можешь гордиться, парень.

— То есть до меня ты была близка только с отцом Ли? И что же между нами общего?

— Съехидничал бы сейчас — заработал бы затрещину. Но ты просто спросил. Мне нравятся китайцы, среди них попадаются и красавцы, и рослые ребята. Ты на китайца не похож, но такой смуглый — прямо как сатана. — Хмыкнув, Руби уронила пеньюар на пол. — Небось нарочно прикидываешься дьяволом, Александр Кинросс. — Зеленые глаза вспыхнули. — Ну, так что скажешь? Или ты не в настроении?

Несмотря на протесты разума, тело требовало наслаждений, и даже Александру Кинроссу порой бывало не под силу подавлять в себе то, что пресвитериане именовали низменными желаниями. Впрочем, Руби могла бы совратить и святошу, а Александр на святость не претендовал. Само собой, после Гонории Браун он познал и других женщин — с разным цветом кожи, внешностью, прошлым. Их объединяло одно: все они обладали особым, неуловимым и неосязаемым свойством, которым наделен далеко не каждый человек. И перед Руби тоже было невозможно устоять.

Роскошная, страстная, чувственная и искушенная — вот какая она была, и либо таинственный Сун Чжоу обучил ее высшему искусству соитий, либо, несмотря на длительное воздержание, у нее был богатый опыт. Александр упивался ею, позабыв про былую привередливость.