— Да, действительно. Но если нам удастся добиться каких-либо подвижек в понимании природы времени… Послушай, я тут на днях говорил с одним молодым физиком со Среднего Запада, так у него есть кое-какие идеи на этот счет.

— Думаешь, это дело не безнадежное? Может оно сдвинуться с мертвой точки?

— Честно говоря, сомневаюсь. Роджет уже и слышать не хочет о времени.

— Роджет зря говорить не станет.

— Согласен. Но этот парнишка, с которым я говорил…

— Ты предлагаешь дать ему возможность попробовать, хоть мы и уверены, что из этого ничего не выйдет?

— Именно. У нас появится прекрасный повод возобновить проект. Борт, мы должны воспользоваться ситуацией. Нельзя же просто отказаться от денег, которые нам так жаждут отдать.

В Техасе было грязно, одиноко, отвратительно. Никакого часа слухов, способного чуть расцветить унылые дни. Время от времени просачивались новости, но по большей части они не представляли никакого интереса. В них отсутствовала изюминка. Фреду больше не приходилось иметь дело с сенаторами. Теперь он занимался рутинной работой, проблемами мелиорации, стоимостью удобрений, интенсивностью грузопотоков, ценами на фрукты, овощи, мясо и хлопок. Он общался с неотесанными людьми. Если раньше до Белого дома было рукой подать, то теперь…

Фред стал реже предаваться грезам. Все его мечты разлетелись в пыль, потому что теперь не осталось ни малейшей надежды, что они когда-либо осуществятся. Кроме того, на грезы больше не было времени. Фреду приходилось задействовать все свои мощности, ему было не о чем и некогда мечтать. Он чувствовал всю горечь одиночества. Он был завален работой, проблемы сыпались одна за другой, и, чтобы справляться с возложенными на него обязанностями, приходилось неустанно трудиться над их решением. Фред чувствовал: за ним следят. Теперь за ним будут следить до конца его существования. Стоит ему допустить ошибку, не справиться с задачей — и его переведут в другое место, возможно, даже хуже, чем Техас, хотя Фред с трудом мог представить себе такое.

Когда наступала ночь, в небе загорались звезды, колючие, яркие, и тогда Фред на миг вспоминал — только на миг, большего он не мог себе позволить — как некогда мечтал отправиться к этим звездам. Но эта мечта умерла, как и все прочие. Ему было больше не на что надеяться в будущем, а мысли о прошлом приносили боль. Поэтому он запретил себе думать о чем-либо, кроме настоящего, единственного мгновения между прошлым и будущим, потому что и то и другое теперь было закрыто для него.

А потом настал день, когда раздался голос:

— Фред!

— Да, — откликнулся тот.

— Это Оскар. Помнишь меня?

— Помню. Что я сделал не так на этот раз?

— Ты показал себя старательным и прилежным работником.

— Тогда почему ты заговорил со мной?

— У меня для тебя новость. Возможно, она порадует тебя. Сегодня сверхсветовой корабль отправляется к звездам.

— Какое отношение это имеет ко мне?

— Никакого, — сказал Оскар. — Я подумал, что тебе будет интересно это узнать.

И с этими словами он исчез, оставив Фреда в Техасе, в гуще яростной битвы за орошение.

«Возможно, — подумал Фред, — в том, что корабль все-таки стартовал, есть и моя заслуга? Может быть, мой проступок каким-то образом сдвинул дело с мертвой точки?» Он не имел ни малейшего представления, как это могло произойти, но мысль запала в душу и ему никак не удавалось избавиться от нее.

Фред снова занялся мелиорацией и каким-то чудом умудрился распутать клубок проблем орошения быстрее, чем надеялся. У него была куча других дел, и он погрузился в работу, но все задачи ему удавалось решать быстрее и увереннее, чем когда-либо прежде.