После его смерти в сентябре 1970 года политические симпатии Советского Союза постепенно перешли на Сирию. Она получала советскую помощь по полной программе. Но холодно-расчетливый президент Хафез Асад ничем не походил на горячего и искреннего Насера. Впрочем, к этому времени Примаков уже вернется в Москву и из «Правды» перейдет в Институт мировой экономики и международных отношений.

Арабский мир, живой и непосредственный, нравился Примакову. Среди дружелюбных и гостеприимных людей он чувствовал себя вполне уютно. И симпатию к арабскому миру Примаков сохранит навсегда.

Осенью 2006 года издательство «Российской газеты» выпустило его объемную книгу «Конфиденциально: Ближний Восток на сцене и за кулисами (вторая половина XX века — начало XXI века)». Я воспринял ее как итоговый труд, это историческая и одновременно мемуарная книга. Евгений Максимович излагает историю современного Ближнего Востока, которая совершалась не только на его глазах, но и с его участием.

От каких-то прежних оценок он отказался. Но в основе своей взгляд Евгения Максимовича на причины ближневосточного конфликта, мне кажется, не изменился. Характерно, что если Примаков пишет об «ошибках и заблуждениях» арабских властителей, то в отношении Израиля тон его куда суровее — «кровавые расправы над арабским населением», «кровавая война израильской военщины»…

Его арабские собеседники описаны доброжелательно, с неизменным сочувствием, хотя некоторые из них запятнали себя расправами с гражданами своих стран. Израильских политиков он судит более строго. А такой известный и уважаемый в мире израильский политик, как лауреат Нобелевской премии Шимон Перес, вообще вызывал у Примакова только отрицательные эмоции. Возможно, потому что познакомились они еще в 1970-е годы, когда Перес спросил, как совместить слова советских представителей о стремлении к миру с поставками оружия арабам, которые не признают права еврейского государства на существование и сулят «сбросить израильтян в море».

Может быть, Евгению Максимовичу больше импонировали жесткие и даже супержесткие политики. Во всяком случае, подходящими партнерами для переговоров он считал не либералов вроде Шимона Переса, а занимавших в разное время пост главы правительства Менахема Бегина и Биньямина Нетаньяху, которые в Европе, Соединенных Штатах и в самом Израиле считались крайне правыми и неуступчивыми.

Когда Примакова назначили министром иностранных дел России, его политические симпатии и антипатии оказались предметом тщательного изучения. Его позицию трактовали упрощенно: враг Запада, друг Востока.

— И арабисты, и китаисты, и вообще востоковеды отрешаются от европоцентризма, что очень важно, — говорил Всеволод Овчинников. — Всем кажется, что цивилизация состоит из трех составных частей — древнегреческое искусство, римское право и христианская мораль. А за пределами этого только варварство. Человек, который знает культуру Ближнего, Дальнего Востока, более сбалансированно относится к культуре вообще. Он понимает, что невозможна унификация, что человечество может идти по пути симфонизма, когда каждый народ — инструмент, который играет роль в общем оркестре. Поэтому я нетерпим — думаю, Евгений Максимович тоже — к попыткам унифицировать понятие общечеловеческих ценностей. Нельзя навязать всему миру одну западную модель, культивировать индивидуализм. Арабским народам, где шариатская этика играет большую роль, чужд культ индивидуализма, присущий западной либеральной модели.