— Но можно кое-что детям, внукам оставить. И это многими руководит.

— Да, можно обеспечить потомство в седьмом колене. Но они это не делали. Не потому, что не любили своих детей. Они считали, что того, что есть, достаточно. А остальное пусть сами зарабатывают.

Евгения Максимовича ценили как блестящего рассказчика. Он умел рассказывать анекдоты, любил пошутить. Когда собиралась вся компания, это был фейерверк остроумия.

— Каким я впервые увидела Евгения Максимовича, таким он и остался, — вспоминала Лилиана Бураковская. — Всегда с улыбкой, доброжелательный. И Лаура была такая же. Не полюбить эту семью и не сблизиться с ней было невозможно. Они никогда не относились к себе слишком серьезно, у них не было никакого чванства. Всегда были самокритичны, подшучивали друг над другом. Евгения Максимовича никто бы не назвал тщеславным и напыщенным.

Но Лаура искренне гордилась своим мужем:

— Я же говорила, что мой Женя — номер один!

Она всегда понимала, что Евгений Максимович в чем-то выше других.

Лилиана Бураковская:

— Жена ведь тоже влияет на мужа. Мы незаметно сблизились. Лаура стала моей подругой. Она была необыкновенная, обаятельная, притягивала людей. Разносторонне образованная, всем живо интересовалась, ходила на концерты, на выставки. Она сама играла великолепно, напевала.

На ее день рождения — 8 февраля — собиралось много подруг, наверное, тридцать. Потом Примаковы с улицы Ферсмана переехали на Ленинский проспект, у них уже была хорошая квартира, но и она всех не могла вместить. Подруги ее обожали. Лаура была такая жизнерадостная — друзья и предположить не могли, что она неизлечимо больна. Однажды вечером Владимир Иванович Бураковский грустно сказал жене:

— Лауре было сегодня плохо. У нее что-то серьезное.

Когда у нее случился первый приступ, Бураковский первым к ней прибежал, потому что Примаковы жили рядом с его институтом на Ленинском проспекте. Приступ купировали, а ее заставили обследоваться. Лаура тоже не очень серьезно относилась к своему здоровью. Но ей пришлось лечиться. Сначала Бураковский положил ее к себе в институт, затем она легла в Центральную клиническую больницу Четвертого главного управления при Министерстве здравоохранения СССР.

Врачи поставили тяжелый диагноз — миокардит. Миокард — это сердечная мышца. Миокардит — воспаление мышцы, она слабеет и перестает работать. Это неизлечимое заболевание. Юный Саша Примаков умер от миокардита.

В таких случаях показана пересадка сердца. Владимир Бураковский хотел начать операции по пересадке сердца, но тогдашний министр здравоохранения Борис Васильевич Петровский, сам хирург-кардиолог, ему это запретил. А лекарства при миокардите не помогали, восстановить работоспособность миокарда не удавалось.

Наступил момент, когда врачи сказали, что жить Лауре Примаковой осталось всего лет пять. Они, конечно, сообщили это не ей, а мужу. С этим страшным известием Евгений Максимович пришел к Бураковским. Он выглядел подавленным. Он мог говорить только с Бураковскими. Не только потому, что Владимир Иванович врач. Они тоже пережили страшную трагедию — в автомобильной катастрофе погибла их дочь. Ее могила недалеко от могил Саши Примакова и Лауры.

— Евгений Максимович сказал жене о диагнозе? — спросил я Лилиану Альбертовну Бураковскую.

— Нет, нет! Никто не говорил. Делали вид, что всё нормально. Примакова пригласили в Японию с женой. Он советовался, можно ли ей ехать. Решили: пусть Лаура съездит, отвлечется. И хорошо, что она поехала… А потом она чувствовала себя всё хуже и хуже, лежала на даче, очень ослабела… Лаура и пяти лет не прожила.