Я бы так не утверждала. С мужскими плечами, стенами и прочей атрибутикой женского счастья нужно быть осторожной. Когда сильное мужское плечо заканчивается тяжелой рукой, когда каменная стена на поверку оказывается тюрьмой, когда от ревности становится не страстно, а страшно, пора собирать вещи. Во сколько бы роз не было оценено твое здоровье, во сколько карат не была бы оценена твоя нервная система, сколько бы штанов не протерлось на коленях в попытке вымолить твое прощение, не верь. Твое прощение — это лопата, которой ты роешь себе могилу. И чем чаще ты роешь, тем быстрее в нее ляжешь.

— А еще я с детства люблю собачек! А от волков… — телефонный звонок не дал закончить птенчику мысль. «Просто одинокая волчица… ни купить нельзя ее…» — Да, алло! Простите. Не могли бы подержать Лордика, я сейчас вернусь. Мне по работе звонят.

Птенчик выпорхнула из офиса, вручив мне поводок. На том конце поводка болтался Лордик. Чихуахуастик, с фирменным полубезумным взглядом, хронической трясучкой то ли от страха при виде чужого человека, то ли от холода в тридцатиградусную жару, то ли от ярости на весь несправедливый мир. А может быть, и от всего сразу. Лордик посмотрел на меня одним глазом. Второй почему-то уставился на дверь.

— Тебя зовут Лордик? — игриво спросила я, глядя, как чухуахуастик затрясся от негодования. Он оскалил маленькие белые зубки, смерил меня взглядом профессионального убийцы, а потом с воинственным писком и тявканьем решил прикончить меня на месте.

Когда-то я хотела себе такую собачку, которую спокойно можно выгуливать в цветочном горшке. Я мечтала, чтобы мой песик непременно был таким же злющим, а при попытке его погладить сразу же начинал исходить в тихой истерике. Чтобы я спала и боялась свесить конечность с кровати. Чтобы, увидев на полу капельку, я могла просто размазать ее губочкой, понимая, что можно уже не спешить на прогулку. Чтобы у этой животинки был комплекс Наполеона и, лежа на своей подстилке, он смотрел на меня так, словно вынашивает план по захвату всего мира, а потом трясся от бессильной ненависти по умолчанию. Чтобы он презирал меня, выглядывая из-за тапки. И чтобы ему вместо дерева или столбика вполне подошла бы травинка. Чтобы он ненавидел весь мир еще сильней, чем обычно, когда пытался задрать лапу повыше. А на улице при виде бойцовской собаки мини-герой орал на своем, собачьем: «Держите меня семеро! Я сейчас его просто разорву в клочья! Сейчас будет кровь и месиво! Все! Ты — не жилец! Пиши завещание, грязный ублюдок!»

Пока клиентка держала меня в подвешенном состоянии, я держала в подвешенном состоянии Лордика, который пенился и мечтал меня растерзать, как Бобик грелку, как Тузик тряпку или… — я с умилением посмотрела на песика — как Лордик троллейбусный билетик.

— Ой, спасибо! — на пороге с телефоном стояла любительница собачек. — Меня, кстати, Элла зовут. Извините, за то, что пришлось подержать Лордика.

— Да ничего страшного! — вежливо заметила я, глядя на Лордика, которого впору было бы назвать Тотошкой.

— Ничего твари сделать не могут! Я им сказала, что у меня отгул! Руки из мозгов растут! — произнесла птенчик, присаживаясь на диванчик и принимая свое чудовище. — Я им сказала — в папке! В синей! Извините, просто реально достали. Если вы встретитесь с моим волком, скажите ему, что я… с прицепом. Лордик, если мы с вожаком поженимся, тоже станет частью стаи! Да, мой холесый? Мамочка тебя никому не отдаст!

Я почему-то сразу представила огромную волчью стаю, которая несется по лесу. А за ними — делинь-делинь семенит на тонких лапках Лордик. Стая волков воет на луну, а рядом сидит Лордик и тоже задирает морду вверх. «У-у-у-у-у», — воют оборотни. «И-и-и-и-и!» — подвывает Лордик, гордясь тем, что он настоящий волк.