Все вместе выходило довольно безобразно.
Мальчики сейчас же бросили играть и обступили принца, который с врожденным достоинством обратился к ним с такой речью:
– Ребята, ступайте-ка, скажите вашему начальнику, что Эдуард, принц Валлийский, хочет его видеть.
Ответом на эти слова был оглушительный взрыв хохота; один мальчик грубо крикнул принцу:
– Уж не ты ли, оборвыш, посланный Его Высочества?
Принц гневно вспыхнул и сделал движение правой рукой, как будто хватаясь за шпагу, которой, впрочем, не оказалось. Этот жест не ускользнул от мальчиков; вся ватага опять захохотала, а один крикнул товарищам:
– Видели, братцы? Схватился за шпагу, точно настоящий принц!
Эта шутка была встречена новым взрывом смеха. Бедный Эдуард гордо выпрямился.
– Я в самом деле принц, и вам, пользующимся благодеяниями короля, моего отца, стыдно так обращаться со мной.
Хохот сделался оглушительным. Мальчик, который первый заговорил с принцем, крикнул товарищам:
– Эй вы, свиньи, рабы, нищие выкормки царственного его родителя! Что ж вы стоите, разинув рты? На колени, скорей на колени! Кланяйтесь и благодарите принца в лохмотьях!
Вся ватага с гиком и визгом бросилась на колени, насмешливо простирая к мальчику руки. Принц гневно оттолкнул ногой ближайшего.
– Вот тебе! – крикнул он, вне себя от гнева. – Будет с тебя на сегодня! Завтра тебя повесят!
Это уже переходило границы всякой шутки. Смех разом смолк и в один миг сменился яростью.
Послышались голоса:
– Держите его! В пруд его! Тащи его к водопою! Где собаки? Сюда, Лев! Сюда, Фангс!
Затем произошло нечто неслыханное: плебеи подняли руку на священную особу наследника английского престола и стали травить его собаками.
Когда настала ночь, принц опять очутился в самой населенной части города. Он был весь избит и окровавлен, а лохмотья его – сплошь забрызганы грязью. Он шел все дальше, вперед и вперед, ошеломленный и измученный, еле передвигая от усталости ноги. Он больше ни к кому не обращался с вопросами, зная, что все равно не получит ответа, а только навлечет на себя новую брань. Он шел, повторяя потихоньку: «Оффаль-Корд, Оффаль-Корд… как бы не забыть. Если мне удастся найти это место, пока я еще в силах двигаться, – я спасен. Эти люди, конечно, не откажутся отвести меня во дворец и удостоверить, что я не их сын. Узнают же меня, наконец, и я опять сделаюсь самим собою!» Минутами ему вспоминались побои, которые он вынес недавно в «Приюте Христа», и он говорил себе: «Когда я сделаюсь королем, я дам им не только приют и кусок хлеба, но непременно велю их учить. Для человека мало быть сытым; надо, чтоб у него были разум и сердце. Постараюсь это хорошенько запомнить, чтобы нынешний урок не пропал даром ни для меня, ни для моего народа. Только ученье облагораживает человека и делает его добрым и милосердным».
Фонари на улицах слабо мерцали; пошел дождик, поднялся ветер, наступила холодная, ненастная ночь. Бедный бездомный принц, бесприютный наследник английского престола, шел все вперед, углубляясь в запутанные лабиринты города, кишащие столичной голью и беднотой.
Вдруг какой-то пьяный верзила схватил его за шиворот с криком:
– Ах, так ты опять шататься по ночам! Опять возвращаешься домой без гроша, – готов побожиться! Если так, смотри – берегись! – я тебе все кости переломаю, не будь я Джон Канти!
Принц вырвался из рук пьяницы и невольно с отвращением отряхнулся.
– Как, неужели ты его отец? Слава Богу, теперь я спасен! Мы вместе сходим за ним, и я вернусь домой.
– Что-о? Так вот ты как? От родного отца отрекаться? Постой же, я тебе сейчас покажу, чей я отец…
– Ах, не шути ты так, не смейся надо мной! Скорей, скорей!. |