– Ведь о призраках, ведьмах и вампирах нам известно не больше, чем прежде.
– Отнюдь, – покачал головой Дэвид. – Вспомни-ка, о чем мы только что говорили.
– Слишком много неизвестных, – вмешался я. – Слишком много предположений. У Таламаски потрясающая история, никто не спорит – но я все равно не понимаю, почему орден не могли и в самом деле основать и поддерживать обычные смертные ученые? На первый взгляд, Старейшины всего лишь изменили методы взаимодействия с рядовыми членами ордена, только и всего.
– Не нравится мне все это, – негромко заметила Джесси, передернувшись и потирая руки длинными белыми пальцами. – Совсем не нравится.
– А Маарет никогда ничего не говорила тебе о Таламаске? Чего-нибудь такого, что знала лишь она? – поинтересовался Дэвид.
– Сам знаешь – нет. Конечно, ей известно про орден, она считает его безвредным. Но нет, она мне ничего не говорила. Таламаска ее просто не интересовала, никогда. Да ты же и сам знаешь, Дэвид, ты же сам ее спрашивал.
– Иные легенды мы с ней никогда не обсуждали, – сказал Дэвид. – Что, мол, орден основали с целью следить за вампирами, а все прочие изыскания, по сути, никому не важны. Что Старейшины сами – вампиры.
– Что-то не верится, – усомнился я. – Но, с другой стороны, ты был в ордене, а я нет.
– Говорили, что когда член ордена умирает, Старейшины приходят к нему и открывают, кто они. Но понятия не имею, откуда это поверье взялось. И, наблюдая, как один за другим умирают мои коллеги, я понял: это неправда. Они умирали, так и не узнав разгадки дела своей жизни и много ли оно стоило. – Дэвид посмотрел на меня. – Когда мы с тобой познакомились, Лестат, я был разочарованным, уставшим от жизни стариком. Сам помнишь. Я сомневался, есть ли хоть какой-то смысл у всех моих трудов по изучению сверхъестественного.
– Как бы то ни было, а главная тайна так и осталась тайной, – сказал я. – Возможно, мне стоит ею заняться. Мне кажется, это ваше новшество как-то связано с тем кризисом, что переживает сейчас наш народ.
Я умолк, не зная, что тут еще сказать.
Дэвид и Джесси тоже молчали.
– Если это все взаимосвязано, мне это тоже не нравится, – наконец пробормотал я. – Слишком уж похоже на конец света. С теорией, будто весь мир – сплошной Сад Зла, что все в нем рождаются и умирают без всякого смысла, что страдание – неотъемлемая часть жестокого жизненного цикла, я еще жить как-то могу. Но вот теории о глубокой взаимосвязи между столь древними явлениями, как орден Таламаски, Великое Семейство и эволюция нашего племени, мне, боюсь, уже не вынести…
Беда в том, что все это просто не складывалось у меня в голове. И почему тогда меня так пугала мысль об этой всеобщей взаимосвязи? Ведь я же сам хотел во всем разобраться.
– Тогда ты должен признать, что мы и в самом деле в кризисе, – слабо улыбнулся Дэвид.
Я вздохнул.
– Ну ладно. В кризисе. Только никак не пойму, почему. |