— Ты уйдешь и спрячешься под своей маской. Ты ведь непобедим, неуловим, и тебе никто не нужен.

— Ли, что, если ты ошибаешься, Ли?

Она вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь, Эс-Ти опустил голову и сжал ладонями лоб. Откуда она знает, что он чувствует?! Она была такая уверенная, такая непреклонная. Презирала его! Извратила все его намерения, заставила его усомниться в себе самом.

А тогда все было иначе. Он так любил ее за отвагу! Любил, когда леденящий дождь стекал с ее шляпы и мокрые волосы облепляли лицо, — а она не жаловалась ни словом, ни вздохом. Любил ее в мужских штанах. Любил, когда она сердилась на Немо и когда промывала глаза слепой кобыле. Любил ее, потому что она никогда не плакала, и любил, когда она наконец заплакала. Он хотел обнимать ее, защищать. Еще он жаждал ее уважения — больше, чем любой награды в своей жизни.

Он должен был объяснить ей все это. Но не сумел. Да и как выговорить все это? Как сказать это женщине? Не тогда же, когда она насмешничала, издевалась над ним, когда она в нем сомневалась. Ему бесконечно стыдно, что она так плохо ценит его удаль и так боится за него. Все эти рассуждения о Чилтоне стали теперь понятны, наполнились обидным для него смыслом.

Но ведь Ли пришла этой ночью к нему! Почему позволила любить себя? А потом показала, как презирает его. Неудачник, бродяга, никчемный простак, которому не под силу опасные схватки. И про обидчика Ли ему надо забыть навсегда.

Его охватил ужас — неужели и на этот раз его чувство грубо раздавят и надежда на счастье оставит его, ускользнув в прошлое?

«Я люблю тебя, — яростно думал он. — Я докажу тебе, что сейчас все иначе».

Глава 20

В сумерках Нежная Гармония услышала неожиданный звук и выпрямилась над своим шитьем. Ее глаза встретились с глазами Чести.

Звук этот четким эхом разнесся по тихой улице: лошадиные подковы звенели по булыжникам мостовой.

Прошло четыре дня. Руки Чести, обожженные крапивой, распухли и сочились кровью. Она должна была всюду носить ее с собой как знак своего раскаяния в том, что толкнула Дивного Ангела. Пучок крапивы и сейчас лежал у нее на коленях, высохший до твердой метелки. Ядовитые волоски ее стерлись от многих часов пребывания в руках. Утром Ангел выведет ее на пустырь, чтобы срезать новый букет раскаяния.

Гармония опустила глаза. Он вернулся; он сказал, что вернется, — и вернулся. Гармония видела, как покраснела Честь.

«Не поднимайся, — хотелось закричать Гармонии, — не двигайся, не говори».

Она не могла сказать ничего вслух о доносящемся цоканье, пока Дивный Ангел сидела с ними. Задерживая дыхание, она продолжала шить, нервными толчками прокалывая иглой льняное полотно.

— Я слышу, Учитель Джейми зовет нас, — сказала Дивный Ангел, откладывая работу.

Гармония не слышала ничего, кроме звука подков по булыжнику.

— Пойдем. — Ангел поднялась. — Честь, захвати обязательно крапиву.

Гармония встала со стула. Честь, поднимаясь на ноги, издала стон, но был ли он выражением боли, гнева, страха или протеста, Гармония понять не могла.

— Ты что-то сказала, дорогая сестрица? — спросила Ангел.

— Нет, Ангел, — потупилась Честь.

— Скоро время твоих страданий закончится. Ты должна перетерпеть его с кротостью и покорностью в сердце.

— Да, Ангел, — прошептала Честь.

— Учитель Джейми желает, чтобы мы присоединились к нему в уничтожении угрожающего нам зла, — невозмутимо сообщила Ангел и подождала, пропуская их вперед.

В глубокой темноте сумерек подходили другие девушки, останавливались около собранных заранее груд камней.