Мы проходили мимо двери, что вела в страшный подвал, и по винтовой лестнице поднимались на второй этаж, где была большая комната, служащая нам детской. Если дул ветер, ветви нависавшего дуба стучали по козырьку окна. Наши кровати стояли в ряд; Саванна спала на средней, мы с Люком — на боковых. Кроме небольшой прикроватной лампочки, других источников света в этой комнате не было. Когда мы двигались, вместе с нами по косым стенам двигались наши громадные тени.
Раз в неделю от отца приходили весточки; мать читала нам их перед сном. Отец излагал сухим, военным стилем, его письма больше напоминали донесения. Каждую свою боевую операцию он описывал, как обыденное дело вроде похода за хлебом или заправки машины.
«Я вылетел на разведку вместе с Биллом Ландином. Мы смотрели, как отряд наших бравых мальчиков взбирается на одну горку, и вдруг чуть повыше я разглядел кое-что забавное. „Билл, ты замечаешь то, что замечаю я?“ — спросил я его по радио. Оборачиваюсь и вижу, что Билли пялится вниз во все глаза. Значит, старина Билл их тоже заприметил. Где-то на середине горы в засаде залегло около трехсот северокорейских молодцов. Они поджидали наших ребят. Я врубил передатчик и говорю: „Эй, парни, устраивайте-ка привал“. — „Зачем?“ — спрашивает меня их радист. „А затем, что угодите прямо в лапы северокорейцев“. Радист не стал упираться. Тогда мы с Биллом решили спуститься пониже и немного попортить нервы этим желторожим. Я первым ушел на снижение и скинул им несколько напалмовых бомб. Это сразу привлекло их внимание. Корейцы вертелись юлой, пытаясь счистить напалм с одежды. Но это им не пух. Если напалм прилип, его не собьешь. Гляжу, Билли тоже кладет яйца. Началась заварушка. Я сообщил на базу, и нам в помощь послали целую эскадрилью. Три дня мы преследовали этих корейцев. Заправлялись, летели дальше, опять заправлялись и снова продолжали их гнать. Наконец мы настигли их остатки — северокорейцы переправлялись через реку Нактонган. Мы поймали их на открытом участке и немного покрасили реку в красный цвет. Это развеселило нас, но ненадолго. Азиаты плодятся как кролики, и одному черту известно, сколько их еще сидит по джунглям. Скажи нашим малышам, что я их очень люблю. Пусть молятся за своего отца и не дают в обиду свою маму».
— Мам, а кто такой Папа Джон? — поинтересовалась Саванна как-то вечером.
Ты же знаешь, муж Толиты.
— А нам он кто? Дедушка?
— Нет. Ваш дедушка Амос остался в Коллетоне.
— Но ведь Толита нам бабушка?
— Пока вы живете здесь, она ваша двоюродная тетка. Папа Джон не должен узнать, что вы ее внуки.
— Но кто же мы, если она — папина мать? — не унималась Саванна.
— Пока мы здесь, она — папина двоюродная сестра. Не приставайте ко мне с расспросами. Тут все слишком запутано.
— Разве Толита не жена дедушке Амосу?
— Они уже много лет не вместе. Потом вы все поймете. Довольно вопросов. Никого из вас это не касается. Папа Джон любит вас как своих внуков. С этим вы согласны?
— Да, мама, — ответил за всех Люк. — Но почему ты называешь его папой? Он что, твой отец?
— Нет, конечно.
— А где твои родители?
— Умерли задолго до того, как вы родились.
— Как их звали? — уточнил я.
— Томас и Хелен Трент.
— Как они выглядели? — осведомилась Саванна.
— Они были очень обаятельными людьми. Как принц и принцесса. Так все говорили.
— Они были богатыми?
— До Великой депрессии — очень. Но потом лишились всех своих богатств.
— У тебя есть их фотографии?
— Нет. |