– Прости, – говорю я, жалея, что не могу в качестве извинения исправить все ошибки сразу.

Это невозможно.

Я думаю про крошечный дневник, который лежит в кукольной сумочке. Червонную Королеву так мучило раскаяние, что она отвергла воспоминания, которые его вызывали. Но нет такого зелья забвения, которое я могла бы принять. А если бы и было, я бы не стала. Ничто нельзя забывать, если я намерена навести порядок. И я это сделаю, любой ценой.

5

Яйца бенедикт

– Не извиняйся, – папино дыхание греет мне макушку. – Конечно, я бы хотел жить со своими родными. Но я бы ничего не стал менять. Если бы я сделался Белым рыцарем, то никогда не встретил бы твою маму. Не родилась бы ты. И, между прочим, я ни на что в мире не променяю двух моих девочек…

Он целует мои волосы.

Я прижимаюсь к папе и стараюсь вернуть себе дар речи.

– Спасибо, – шепотом говорю я, успокоенная запахом детских мелков, который исходит от его рубашки.

Но, пусть даже папа в состоянии смириться с тем, как изменилось его будущее, я не готова принять настоящее.

– Так, – говорит он уже тверже и отстраняется. – Давай-ка на тебя посмотрим.

Папа хмурится, когда проводит большим пальцем по моему темени.

– А эта исцеляющая магия правда работает. Было столько крови… я думал, у тебя как минимум сотрясение.

Он, наверное, страшно испугался, когда увидел, как я прыгнула в грозовое облако и ударилась о дерево.

– Откуда ты знал, что меня можно исцелить?

– А я и не знал. Я хотел отправить тебя в больницу. Но мы оба были крошечные, а грибы потерялись.

Я вижу, как у него на шее дрожит жилка.

– Тогда я попросил бабочек отнести нас сюда. Я надеялся, что они поймут – и что кто-нибудь здесь нам поможет.

Наверно, было ужасно чувствовать себя абсолютно беспомощным, действовать вопреки логике и наконец поверить в то, что не имело смысла. У папы больше силы духа, чем думали мы с мамой.

Я стискиваю его руки.

– Ты молодец.

– Молодец – тот малыш. Котоптичка.

Папа разжимает мои ладони и проводит пальцами по шрамам.

– Именно это пыталась сделать твоя мама, когда ты была маленькой и напоролась на ножницы. Поэтому она твердила, что может исцелить тебя. Она хотела тебе помочь. А я ее оттолкнул.

Его влажные глаза устремляются на меня.

– Прости, Элли.

– Ты не знал. Мы тебе не говорили.

Он хмурится и прижимается лбом к моему лбу.

– Ну, ты можешь искупить свою вину. Во-первых, я больше не хочу видеть, как ты бросаешься в небо.

Я улыбаюсь сквозь слезы.

– Да ладно. У меня же есть крылья.

Папа откидывается на спинку.

– Да, и они очень красивые, но, боюсь, плоховато работают.

Он смотрит мне за плечо, на прозрачные крылья, которые отбрасывают тень на кушетку.

– Хотя, кажется, теперь они сильней, чем были.

Я двигаю крыльями. Не больно. Даже правое крыло вполне восстановилось. Видимо, магия Чешика исцелила не только мою голову.

Теперь я могу летать. Как раз вовремя, чтобы отправиться в Гдетотам.

Папа, очевидно, угадывает мои мысли, потому что вновь берет меня за подбородок.

– Ты уязвима, пусть даже у тебя есть способности, которых нет у других девушек. Никакого больше ненужного риска, ладно?

Я киваю, чтобы успокоить его. Папа не понимает, насколько необходим риск, чтобы всё исправить. А главное, он не понимает, что я уже начинаю мечтать об опасностях.