Честное слово, неужели он думает, затри года уроков принцессы я научилась только пользоваться вилкой для рыбы?!

– Все верно, Миа, – сказал папа, – Но этот конкретный национальный кризис имел место четыреста лет назад.

– Это не означает, что документ становится менее действительным.

– Не означает, – согласился папа, – но тем не менее у нас нет оснований именно сейчас сообщать о нем парламенту. Да и когда бы то ни было.

– ЧТО-О-О???

Я чувствовала себя как принцесса Лейя Органа в фильме «Звездные войны: новая надежда», когда она наконец открыла Великому Моффу Таркину местонахождение тайной базы бунтовщиков (хотя она врала), а он все равно приказал уничтожить ее родную планету Альдераан.

– Мы обязательно должны представить его парламенту! – заорала я. – Папа, Дженовия почти четыреста лет жила во лжи!

– Разговор на эту тему закончен. – Папа взял «Билль о правах», написанный принцессой Амелией, и собрался убрать его в дипломат. – Миа, я ценю твои старания, ты проявила большую сообразительность, раскопав все это. Но я не думаю что этот пергамент – легитимный документ, который мы должны представить вниманию народа Дженовии или ее парламента. Это всего лишь попытка испуганной девочки-подростка защитить интересы людей, которые давным-давно умерли, и нам не о чем беспокоиться.

– Да, ты прав. – Я быстро подошла и забрала пергамент, пока он не исчез навсегда –в темных недрах папиного портфеля от «Гуччи». У меня выступили слезы на глазах. Я не хотела плакать, но ничего не могла с собой поделать: это было ужасно несправедливо, – Конечно, ведь документ написан девушкой. Хуже того, девочкой-подростком. Следовательно, он не имеет законной силы, и его можно просто проигнорировать…

Папа посмотрел на меня мрачным взглядом.

– Миа, ты сама знаешь, что я не это имел в виду.

– Именно это! Если бы его написал кто-то из твоих предков МУЖЧИН, да хоть сам принц Франческо, ты бы обязательно представил его парламенту в следующем месяце, когда он соберется на очередную сессию. Но его написала всего лишь девчонка, которая пробыла принцессой всего двенадцать дней, а потом умерла в одиночестве ужасной смертью. И поэтому ты собираешься им просто пренебречь. Неужели свобода собственного народа действительно так мало для тебя значит?

– Миа… – голос у папы был усталый. – Дженовия неизменно занимает одно из первых мест в рейтинге наилучших мест для жизни на нашей планете, а население Дженовии признается самым довольным жизнью. Средняя температура – семьдесят два градуса по Фаренгейту, почти триста солнечных дней в году, и никто не платит налоги, или ты забыла? За все время, пока я на троне, население Дженовии ни разу не выражало ни малейшего недовольства по поводу своей свободы или ее отсутствия.

– Папа, как они могут сожалеть о том, чего у них никогда не было и чего они не знают? – спросила я. – Но дело даже не в этом. Дело в том, что одна из твоих прародительниц оставила наследство – нечто, что она собиралась использовать для защиты своего народа. Ее дядя выбросил это наследство точно так же, как пытался выбросить ее саму. Если мы не уважаем ее последнюю волю, то мы ничем не лучше дяди.

Папа закатил глаза.

– Миа, уже поздно, я возвращаюсь в свой номер. Вернемся к этому вопросу завтра. – Я отчетливо услышала, как он пробурчал: – Если ты к тому времени не успокоишься.

В этом-то вся суть. Папа думает что у меня просто нечто вроде женской истерики в подростковом варианте – вроде той, из-за которой он послал меня к психологу. И что принцесса Амелия подписала этот закон по точно такой же причине.

Документ игнорируют только потому, что его написала девушка.