Мазур молча показал. Лейтенант подошел поближе, осенил головы тем же католическим крестным знамением, что-то тихонечко бормоча. Обернулся с хищным нетерпением:

— Мон колонель, прикажете лететь в здешнюю «столицу» и поговорить по душам с вождем? Судя по карте, тут всего-то мили четыре…

— Подождите, — сказал Мазур. — Сначала осмотрим лагерь.

— Зачем? — нетерпеливо переминаясь и держа руку на рукояти ножа, спросил Бернадотт.

— Для порядка, — сказал Мазур. — Вдруг обнаружится что.

Лаврик уже быстро шагал в сторону разгромленного лагеря. Бернадотт молча козырнул. Он явно недоволен был задержкой, но парень дисциплинированный, вымуштрованный, прекрасно помнит, что Лавута в этом полете поставил его под командование Мазура — наоборот поступить никак нельзя, вопиющее нарушение воинской субординации…

— Жаль, что у нас нет хорошей собаки, кто же знал… — сокрушенно сказал Бернадотт, шагая за медленно идущим Мазуром. — Человек, даже лучший следопыт, ничего тут не высмотрит, а собачка моментально привела бы нас к этим…

Мазур в душе был с ним полностью согласен: ну да, вон там, на голой песчаной земле видны отпечатки босых ног, но это ни о чем не говорит, ничего не доказывает — рабочие, нанятые в одной из ближайших деревень, обувью себя тоже не обременяли. И все равно, для порядка нужно тут все осмотреть…

— Кирилл! — громко позвал Лаврик, стоявший у разрушенной печи — местной, конечно, мастерски сооруженной рабочими из глины.

Видя его лицо, Мазур ускорил шаг. Посмотрел туда, куда Лаврик показывал, покачал головой и негромко сказал:

— Действительно, все страньше и страньше…

Там лежала целая куча обломков, в прошлой жизни, с первого взгляда видно, бывших автоматами Калашникова. Выглядело все так, словно автомат, взяв его за ствол, со всей дури шарахали об тогда еще целую печь. Ага, вот и остатки «Клеронов», в силу своей конструкции разломавшихся на иной манер. А вон там — большое, давно прогоревшее кострище, в сером пепле — множество закопченных патронных гильз, многие разорвало самым причудливым образом.

Ничего нельзя забирать, все крушить и ломать… Но откуда же…

Присев на корточки, Лаврик принялся сноровисто раскладывать обломки по кучам, явно собираясь определить число стволов. Бернадотт, присмотревшись, воскликнул:

— О, Калашникофф… Я и не знал, что вы вооружили ваших людей…

— Их никто не вооружал, — сухо сказал Мазур. — Это был самый обыкновенный отряд геологов, а не какая-нибудь разведгруппа. Ни у кого не было и паршивенького пистолетика, и уж тем более не было оружия у рабочих. Оружие было только у ваших солдат — вон, посмотрите, это их «Клероны», вернее, то, что от них осталось…

— Ну вот, — сказал Лаврик, выпрямляясь. — Я посмотрел маркировку на нескольких, да и дополнительная рукоять на цевье присутствует. Румынское производство, следовательно, могли быть куплены кем угодно и где угодно, как это обстоит не только с румынскими «калашами»… Знаете, что самое интересное? Их ровно двенадцать, господа мои, если хотите, сами сосчитайте. Двенадцать. По числу убитых. Но ведь у солдат, и у капрала тоже, были «Клероны», вон они валяются…

— Ни черта не понимаю, — покрутил головой Бернадотт. — Мон колонель, я обязан верить офицерскому слову, тем более слову командира. Если вы говорите, что не вооружали экспедицию, значит, так оно и есть… Но почему такое совпадение — двенадцать убитых и двенадцать автоматов? Притом, что у наших солдат были свои? Не больше и не меньше.