Я сказала, что мне необходимо обсудить его предложение со своими спутниками, против чего он не возражал. Вернулась к Димычу и Зеленоволосому и сообщила, что бедолага Мэн явно подставной, но сам, похоже, не в курсе. Зеленоволосый тут же выразил в этом сомнение и заметил, что не стал бы с ним связываться. Что касается Димыча, то он заявил:

— Я этим ребятам такие денежки отвалил, что они просто обязаны обеспечить нас гостиницей.

Однако, как выяснилось впоследствии, раскошеливаться на нас в Мэновы планы не входило, а потому мы с большим трудом вытрясли из него обязательство оплатить половину грядущих расходов.

А дальше было так. Сначала мы перекусили в маленьком кафе на улице. Довольно-таки скромно: пиццей и салатами. Это все, на что разорился прижимистый Нэлкин мэн. Спрашивается, что она в нем нашла? Ибо если руководствоваться ее же теорией, гласящей, что молодым нравятся зрелые, и наоборот, то в чем весь цимес? А в том, что в результате такого взаимодействия каждый имеет то, чего не получит от сверстников. Со зрелым (или перезрелым) все более-менее ясно, поскольку как раз молодость они и имеют, а вот с молодыми сложней, ибо зрелость в их понимании — всего лишь пакет услуг. Каких? Да сами знаете, не маленькие.

Теперь о гостинице. Сразу вам скажу, это был не «Адлон» и даже не «Кепениг-резиденц». Димыч назвал ее клоповником, а Зеленоволосый почесал свою зеленую шевелюру и в задумчивости обронил:

— А может, нам стоит поискать какую-нибудь местную ячейку сексменьшинств и заявить, что мы отставшие от группы делегаты от Ханты-Мансийского округа?

Мэн в ответ на это сделал каменное лицо, а я охладила пыл своей зондеркоманды резонным замечанием, что мы в Париж не к теще на блины приехали. Мэн весьма одобрил такой мой настрой и выразил желание немедленно уединиться в снятом для нас троих номере, чтобы продолжить обсуждение «наших дальнейших совместных действий», чем вызвал болезненную реакцию со стороны моих юных соратников. Особенно Димыча.

— Что там у вас еще за действия такие? — осведомился он с нескрываемым раздражением.

— Ты что, не слышал — совместные, — пояснила я, с замирающим сердцем прощупывая ветровку, за подкладку которой я еще в Москве зашила сто долларов, добытых у папарацци Брызжейкина из «Московских хроник». Сама не знаю, почему я так сделала, но жалеть об этом мне не пришлось, ибо заветная зеленая бумажка оказалась цела и невредима, несмотря на выпавшие на мою долю испытания.

На эти-то сто баксов, уже после того, как Нэлка с Бриджит поменяли их на евро, я опять-таки с их помощью слегка освежила свой гардероб. Взамен видавших виды (и какие виды!) кед прикупила себе скромные мокасины из кожзаменителя фасона «белые тапочки». При этом местные цены меня неприятно поразили. Так же как и продавщица-мулатка, своей расторопностью и учтивостью живо напомнившая мне советских тружениц прилавка в свинцовые времена всеобщего дефицита. «Надо же, — подумала я, — а еще заграница называется!»

Но все это были сущие мелочи в сравнении с глобальной проблемой Нэлкиной безопасности, которой на первый взгляд как будто бы ничто и не угрожало, но на второй… Конечно, все вроде бы прояснилось. Что все живы-здоровы и прочее. Кроме, правда, свалившегося в канализацию Сигизмунда. Что все это игра и кругом одни статисты… Но меня все еще глодало какое-то странное томительное предчувствие. Чего? Ах, если бы знать! Нет, все что мне остается, это срочно увидеться с Катькой, хотя много ли добьешься от этой коровы? Потому я так и сказала Мэну:

— Едем к Катьке, и все дела!

А он побледнел и затрясся, как паралитик:

— Нет-нет, без подготовки нельзя! Так мы все только испортим.