— Жрецы говорят, что помогут принцу Аменемхету в управлении страной, и что со временем он станет достойным правителем. Но так ли это? Я стар чтобы врать самому себе и утешаться ложью. Никогда он не будет достойным фараоном. И при нем все созданное мной и моими предшественниками рухнет. Неужели Египет ждут новые испытания, как тогда после смерти царицы Нитокриды? Неужели снова хаос и гибель? Ах, почему умер мой старший сын? Почему боги призвали его?"
— Государь, — послышался рядом тихий голос, который заставил фараона вздрогнуть.
Кто это посмел приблизиться к нему так близко? Разве он не приказал все держаться на расстоянии? Он поднял голову и посмотрел на дерзкого. Но это был его любимец архитектор Сенусертах. Также старик, но в отличие от фараона он был полным и на его широком лице не были так заметны разрушительные следы времени и горя как на худом лице фараона.
— Сенесуртах? Ты вернулся? Я рад тебе, друг мой.
— Ты сердит, государь?
— Не на тебя. Тебя я всегда рад видеть. Я думал это кто-то другой.
— Ты снова ходил к статуе принца Эвиб-Ра, государь? Мне больно смотреть, как ты угасаешь, повелитель.
— Угасаю, друг мой. Ничто больше не привязывает меня к земной жизни. Но придворные льстецы утверждают, что я отлично выгляжу. Так мне сегодня сказал хранитель царского ларца с благовониями.
Сенусертах грустно усмехнулся.
— Смешно? Вот и мне стало смешно. Неужели они не могут говорить хоть часть правды? Грубая лесть глупа.
— Они придворные, государь. Что с них взять? Я давно говорил тебе о них.
— Как там моя гробница?
— Место твоего истинного упокоения полностью готово, государь. Все сделано тайно и про него знают только самые верные люди.
— Спасибо, друг мой. Боги милостивы ко мне, дав мне такого друга. Ты ничем не хуже великого архитектора фараона Джосера Имхотепа.
— Что ты, государь. Ты слишком милостив ко мне. Имхотеп построил великую пирамиду. А мои достижения много скромнее. Писец Ден, государь, сочинил надпись для твоей гробницы. На мой взгляд, она достойна столь великого владыки как ты.
— Вот как? — фараон оживился. Он был все еще не равнодушен к увековечиванию своей памяти. — И что за слова он написал? Ты помнишь их?
— Конечно, государь. Вот они:
— Хорошо. И просто и в то же время величественно. Я доволен, — похвалил архитектора фараон. — Ты меня порадовал, друг мой.
— Тебе стоит оставить печаль, государь и снова радовать своих поданных своим мудрым правлением. Пусть твой первый сын умер, но у тебя ведь есть еще и принц Аменемхет.
— Не говори мне о нем, друг. Тебе не идет лесть. Не думаешь же ты в самом деле, что этот бездельник станет мудрым правителем?
— Но у тебя есть еще и дочь, государь.
— Принцесса красива. Вся в свою мать, но красота и мудрость не одно и то же. Я правлю страной долгий период, Сенусертах. Ты сам изготовил стелу в 44 год моего царствования. И я знаю людей. И я вижу закат династии, но не это мне пугает. Пусть моя династия уйдет. Все рано или поздно стариться, и уступает место новому. Это закон жизни. Меня пугает судьба страны.
— Твои предки и ты сам укрепили страну, государь. Египет силен и никто не сокрушит его!
— Я также думал, но теперь в этом сильно сомневаюсь. И вижу повторение ситуации, что была после смерти царицы Нитокриды. Ты помнишь эту историю, друг мой?
— Помню, государь. И да уберегут нас боги от такого! Я читал папирусы, что повествуют о том времени. Тогда сами устои державы почти рухнули. Но сейчас подобное произойти не может.
— Отчего ты так думаешь, Сенусертах?
— Слишком сильным стала страна Кемет при правлении той великой династии, которую основа великий фараон Аменемхет I и к которой принадлежишь ты, государь. |