– Надеюсь, ты удовлетворен, – дрожащим от волнения голосом обратилась я к Хуану.

– Что? – Он недоуменно посмотрел на меня.

– Что слышал. Надеюсь, ты удовлетворен теперь, когда унизил его с этим герцогством. Мало того, что его вынуждают стать священником и ему приходится тайком пробираться сюда, вместо того чтобы получить приглашение, которого он заслуживает?

– Разве это моя вина? Не я запретил ему соваться в Рим. Таково было решение отца. Он думал, что Чезаре воспользуется возможностью и откажется от дальнейшего обучения в семинарии. – Хуан посмотрел в ту сторону, куда ушел наш брат. – Должен признать, он хорошо это воспринял. Может быть, наш гордец наконец-то понял, как и все мы: нужно делать то, что тебе говорят.

Я с трудом сдержала желание закатить глаза. Память у Хуана, как обычно, оказалась короткая. Едва ли этот разговор удовлетворил Чезаре. Напротив, я опасалась, что нынешняя встреча может знаменовать новый этап их соперничества.

Хуан вдруг взглянул на меня, и я задрожала. Глаза его смотрели холодно, он вдруг совсем перестал казаться пьяным.

– Не стоило тебе бежать за ним. Пусть отец и решил на какое-то время поселить тебя со своей шлюхой, но ты остаешься его дочерью. Как это понравится твоему жениху, если он узнает, что ты бродишь по ватиканскому саду, как бездомная кошка?

– В этом нет никакого вреда. И потом, жениха у меня больше нет.

– Да? Отец больше не считает валенсийского аристократа достойным тебя, но жених тебе все же необходим. Его зовут Джованни Сфорца, властитель Пезаро.

Я замерла.

– Впервые слышу.

– Потому что об этом не знает никто, кроме отца, меня и, думаю, этой сучки Фарнезе. Это часть соглашения между отцом и кардиналом Сфорца, плата за его поддержку при избрании. Его голос за отца стал решающим. Мы должны наградить его за услугу.

Его слова меня ошарашили. Не это ли имела в виду Джулия?

– Пока мне он об этом не скажет, я не считаю себя обрученной.

Я подняла голову. Хуану всегда нравилось травить меня. До сих пор помню, как на моих глазах сапогом он раздавил новорожденного котенка, чтобы увидеть, заплачу ли я. Чезаре тогда накинулся на него и бил, пока не прибежала мать. У Хуана так и остался шрам над левой бровью, где кулак Чезаре порвал ему кожу.

Хуан расхохотался:

– Наша драгоценная невинная сестренка высокого о себе мнения. – Я попыталась обойти его, но он заступил мне дорогу. – Хотя я начинаю подозревать, ты не так невинна, как мы думаем. Ты с удовольствием смотрела, как я убивал человека на днях, ведь верно? Тебя это, вероятно, возбудило – столько крови…

Он вдруг показался мне громадиной, барбаканом из плоти, стоящим между мной и дворцом. Да, я понимала, что мы здесь одни, настолько далеко, что моего крика никто не услышит, но еще я знала: мой страх только спровоцирует его.

– Папочка ждет меня. Он послал тебя за мной, ты не забыл?

– Пусть подождет. – Хуан встал передо мной, уперев руки в бедра. – Я спас тебя от толпы, так что за тобой должок. Чезаре всегда просил танец. Ну а я требую поцелуя.

Несмотря на его устрашающую позу, знакомое нетерпение в его голосе успокоило меня. Ничего нового, еще одна маленькая победа в его соперничестве с Чезаре. Я не собиралась уступать.

– Ты невежа. – Я повернулась. – Пойду одна.

Но тут он прыгнул ко мне сзади, схватил за плечи и с силой развернул.

– Поцелуй! – прорычал он. – Или я скажу отцу, что сюда приходил Чезаре и ты потворствуешь ему.

Я сердито посмотрела на него:

– Не собираюсь я тебя целовать! Иди поцелуй какую-нибудь горничную, если тебе так надо.