– Сигитов, у тебя даже яиц нет! – заорала, возмущаясь, Василиса. – Ну что ты за мужик, в самом деле?

И как так вышло у нее – выразиться столь двусмысленно, она и сама не поняла. Но выпалила и только потом сообразила, что именно сморозила. Хорошо бы он не услышал ее вопля, подумала запоздало. Медитировал бы и медитировал себе…

Но Сигитов, сволочь ушастая, услыхал. Влетел на кухню, округлив от возмущения до безобразия сексуальный рот. Вытаращил на нее свои карие очи и как заорет:

– У меня нет яиц?! Ты чего, Сахарова, совершенно оборзела?! Да они у меня… Они из железа, во! У кого хочешь спроси!

– Ну как же, пойду я спрашивать… – захохотала она во все горло. – Я вообще-то отсутствие яиц в твоем холодильнике имела в виду. Куриных яиц, между прочим. А ты о чем?

Сигитов засопел со злостью. Схватил с сухарницы баранку с маком, лежавшую там еще с прошлого визита Василисы, которая не была у него пару недель, и принялся грызть, отвернувшись к окну.

– Чего есть-то станем, Саня? У тебя тут один пластик, – попеняла она ему, роясь в недрах холодильника. – Жрешь черте что! Домработницу себе, что ли, заведи, чтобы готовила тебе.

– Ага! А она станет мои секреты воровать… Посоветовала тоже! – фыркнул гений с набитым ртом – целиком, что ли, баранку воткнул? Откусить-то так и не сумел, сколько ни пытался. – Да ты чего, Васька? Чтоб чужой человек в доме… Нет, это не для меня!

– Женись тогда, – подергала она плечами, узрев на нижней полке две пачки творога с изюмом.

– Жениться? Ну ты… ну ты вообще спятила!

Он повернулся к ней и глянул как на больную. Колесико баранки и в самом деле угадывалось за его левой щекой – не разгрыз, стало быть.

– Жениться, мне? На ком?

– На Вальке Луневой, к примеру, – продолжила она его злить, прекрасно зная, что упоминание о Валентине ее друг воспримет в штыки. – У нее дом за городом после смерти отца остался. Двухэтажный, между прочим! Будет где твоей гениальности парить…

– Да-да, конечно, – с елейным присвистом перебил ее друг, помощник и брат почти. – Только не забудь, что к двухэтажному особняку, где, предположительно, должна будет парить моя гениальность, прилагается еще Валентина Лунева, у которой грудь, прости, размером с твою задницу. Я таких не люблю. И мама ее тоже в приложении числится.

– И что? Чем мама тебе не угодила?

Василиса вывалила творог из упаковок в высокую миску, добавила туда четыре ложки манки, быстро вымесила и начала катать шарики, плюща их потом до формы сырников. Она знала, что Санька сырники любил, потому и творог всякий раз покупал, чтобы она приготовила. Пачек было две, лежали в дальнем углу холодильника, стало быть, купил давно. Устал ждать ее визита, потому и задвинул подальше и не обновлял давно.

Она, между прочим, тоже по нему скучала. И рвалась душой чуть ли не каждый день в его холостяцкую квартиру. Но вырвешься тут, как же! Муж гундосит: дома сиди. Свекровь… Бр-рр, какое же слово кровожадное! Вампирское слово, честное слово!

– Мама? Теща то есть? – вопил Сигитов, гоняя во рту колесо баранки. – Теща… Слово-то какое приятное! Что-то такое шипящее, тянучее… Ящур почти!

– Ну, договорился, – фыркнула Василиса, сноровисто переворачивая на сковороде румяные сырники. – Ты мне лучше вот что скажи: ты когда свою жизнь устраивать собираешься? Или так и станешь век бобылем доживать?

– Ну, ты прямо как матушка моя покойная… – хихикнул Сигитов, наблюдая с вытянутой шеей за ее стряпней.