Директор ему нравился. От человека с такой незаурядной внешностью можно было ожидать необыкновенных поступков. Генрих вспомнил, что президент Академии высоко ценит Домье. Альберт Боячек посредственностей не жаловал.
– Нет ничего проще, чем удовлетворить ваше любопытство, – сказал Домье. – Вы не ошиблись, друг Александр… так, кажется, вас зовут? Джок у нас.
– Он здоров?
– Абсолютно. Никогда еще Джок Вагнер не был в таком отличном физическом состоянии.
– Как он попал к вам?
– Мы его похитили. Собственно, не мы, а я. Операция похищения Джока была поручена мне одному.
Следователь долго смотрел на Домье. Директор института спокойно вынес его взгляд. Кончик носа Домье шевелился.
«Улыбается носом», – констатировал Генрих. Прохоров снова заговорил:
– Вы похитили Вагнера? Я не ослышался?
– Нет, не ослышались. Именно так мы и назвали операцию: насильственное похищение Джока.
– Лишнее словечко «насильственное», – тоном эксперта возразил Прохоров, – добровольных похищений не бывает. Но сама операция похищения – в двадцать пятом веке?
– Вы считаете, что в этом смысле наш двадцать пятый век хуже пятнадцатого, когда похищения были повседневностью? – язвительно поинтересовался Домье.
– Я считаю наш век лучше пятнадцатого! – Прохоров еще усилил свою гневную отповедь. – И потому для меня формула «похищение» – нелепость, анахронизм, дикая чушь.
– Тем не менее мы его похитили, – вежливо сказал директор. – К сожалению, только эта формула точно определяет совершившееся событие. Вероятно, мы просто не знали, что она считается анахронизмом и дикой чушью.
Мысли следователя пошли по иному направлению. Он явственно примирился с анахронической формулой.
– Вы сказали: «Мне поручили операцию похищения». Кто поручал вам операцию? Итак, ваше преступление является плодом коллективного замысла, хотя непосредственным исполнителем и были вы один. Я верно вас понял?
– Послушайте, друзья, – ласково сказал директор, – вы не знаете сути проблемы, поэтому все ваши вопросы – вокруг да около, а две трети их вообще излишни. Дайте наконец рассказать, что у нас происходит. Раз уж пропажа Джока породила волнение и вы применили типичные для древности методы проникновения в чужие дома, что я тоже считаю анахронизмом, если и не дикой чушью, то скрывать, чем мы занимаемся и почему нам понадобился Джок, нет решительно никакого смысла.
Прохоров вопросительно посмотрел на Генриха. Генрих молча кивнул. Домье одобрительно улыбнулся Генриху – в своей манере: изменением блеска глаз и пошевеливанием кончика носа.
– Итак, наши позапрошлогодние работы, – лекторским тоном начал Домье.
– Мы тогда решали астронавигационную задачу, связанную с прохождением звездолета около коллапсирующего светила… Впрочем, тематика той работы значения не имеет. Нас было тогда в лаборатории всего восемнадцать человек, в основном математики, и кого-то поразило, что когда мы сидим в старом здании, вот в этом самом, то расчеты идут быстрей, чем в новых корпусах Института космических проблем. Мы захотели проверить наблюдение. Оно подтвердилось при решении следующей задачи. Задача сводилась к разработке логики нелогичностей с математическим обоснованием возможности невозможного и достоверности невероятного. Как вы сами понимаете, проблема не из простых. И то, что она в старом здании шла легче, чем в новом, уже не могло не стать объектом нашего внимания. Мы поставили себе вопрос, и я ставлю тот же вопрос вам: чем помещения нового корпуса отличаются от наших здешних комнат?
Он смотрел на Генриха, и ему ответил Генрих:
– Я тоже работаю в Институте космических проблем. |